Джангильдинову пришло на память, как два года назад, в бурном шестнадцатом, степняки с пиками, самодельными ружьями и охотничьими берданками шли на приступ города Тургая, желая свергнуть власть белого царя. Они тогда не взяли город. У них не было настоящего оружия. А сейчас он везет и винтовки, и пулеметы, и гранаты. Как они нужны там, в казахских аулах!
Джангильдинов слушал Сталина и мысленно уже бродил по вязкому песчаному побережью Каспия. Только бы добраться до своих, до земляков. Они не подведут, они помогут. И вопрос Сталина: «Где на восточном побережье Каспия можно будет найти для отряда лошадей и верблюдов?» — приобрел теперь ясную и точную направленность. Джангильдинов не знал, что и как будет делать, однако четко представлял себе, какие трудности подстерегают в дальнем походе по мертвым землям и безводным сыпучим пескам. Но он уже был полон веры в себя, в своих степняков. Ведь идти вперед к цели даже опасной дорогой лучше, чем возвращаться назад.
Все эти мысли пронеслись в голове Алимбея, пока Сталин не закончил свое сообщение. Почтительно выждав, как принято на Востоке, Джангильдинов сочувственно покачал головой и, как бы про себя, сказал:
— Красноводска нет, железной дороги нет… Хорошо, пусть будет так. — Джангильдинов сделал паузу и твердо произнес: — Но есть люди в аулах! Значит, есть и лошади, и верблюды!.. Из далекого Багдада идут караваны? Идут. Из Тегерана в Бухару и Хиву идут караваны? Идут. И мы сделаем свой красный караван.
Сталин выслушал командира отряда и, посмотрев на карту, прямо спросил:
— Как теперь добираться? Где лучше всего высаживаться?
— Пароходом до конца Волги, потом от города Астрахани до Гурьева, а там брать лошадей и верблюдов…
— Так нельзя, — перебил Сталин. — Очень много риска, банды Дутова бродят на всем северном побережье.
— Тогда можно еще плыть прямо сюда, на Мангышлак.
— Верно, товарищ Джангильдинов. — Сталин улыбнулся, и в его глазах появились веселые огоньки. — Мы так и думали с Ворошиловым, условно намечая форт Александровский. Как видите, наши мнения сходятся!
— А какая власть в том форте, товарищ нарком? — спросил Колотубин, молчавший до сих пор.
— Этот вопрос и нас интересовал. — Сталин снова раскрыл папку и взял лист, исписанный мелким почерком. — Вот что нам сообщили. В форте Александровском власть держат эсеры, там же и царский подполковник Осман Кобиев командует по-прежнему… Гарнизон состоит из семидесяти солдат. Пушки старого образца. Есть пулеметы и радиостанция…
— Справимся в случае чего, — сказал Колотубин.
Сталин бросил одобрительный взгляд на комиссара.
— Давайте рассмотрим ваш путь. Вот форт Александровский. — Нарком ногтем мизинца подчеркнул на карте крохотную черную точку у извилистого голубого овала Каспийского моря. — Сейчас это почти единственное место на всем восточном побережье Каспия, куда может пристать корабль под красным флагом. И вот вы, допустим, добрались сюда, выгрузились.
— Нашли лошадей и верблюдов, — развивал мысль Сталина Джангильдинов.
— Не нашли, а купили лошадей и верблюдов, — уточнил Сталин.
— Почему — купили? Казахи так дадут, — утвердительно сказал Джангильдинов. — Для батыра Ленина всегда дадут!
— Хорошо, не возражаю… А дальше? — Сталин провел ладонью по карте, по желто-зеленой равнине, усеянной мелкими коричневыми точками, обозначающими пески. — Дальше на восток — огромное пространство и ни одной, даже самой тоненькой, линии. Что это означает?.. Это означает, что там нет никаких дорог, нет оседлого жилья. Сплошные пески, безводное плато… Даже сами названия географических пунктов говорят о том, что собой представляет там местность. Вот читайте: это Мертвый Култук, это Прорва, пески Большие Барсуки, пески Малые Барсуки… Не очень-то радостно!..
— Верно, там дорог нет, городов нет, — ответил Джангильдинов горячо. — Но степняки там есть? Есть! Караванные тропы есть? Есть! Значит, и мы там пройдем.
Сталин, пряча довольную улыбку в усы, достал из ящика стола линейку, циркуль и положил их на карту возле форта Александровского.
— А дальше как двигаться?
— А где наши стоят? — задал встречный вопрос Джангильдинов.
— Вот здесь, у Актюбинска. — Сталин показал на карте.
Джангильдинов несколько минут рассматривал карту, шевелил губами, читая названия населенных пунктов, колодцев, озер, и в памяти его вставали знакомые места степного края.
— Думаю, можно двигаться прямо на Актюбинск, вот сюда. — Алимбей провел по карте пальцем почти прямую линию. — Через Косчагыл, на Эмбу, потом Сагиз, Уил… Будем говорить прямо, здесь не так особенно далеко. Можно все же пройти караваном.
— Можно-то можно, но только и здесь мы рисковать ее имеем права. Весь этот край находится в руках белоказаков генерала Толстова. Их разъезды рыскают вдоль и поперек. Нет, незамеченным каравану тут пройти не удастся. А выдержать бои не сможете… Сил не хватит.
— Тогда надо крепко подумать, — сказал Джангильдинов. — Степь большая. Путей в ней много.
«А башковитый у меня командир, — тепло подумал Колотубин. — С таким не пропадешь!»
— Фронт ждать не может. Мы должны как можно скорее оказать помощь туркестанским товарищам. — Сталин взял карандаш и обвел на карте кружком город Челкар. — Конечной целью вашего маршрута мы намечаем город Челкар. Отсюда по железной дороге прямой путь на Ташкент. Но вот до станции Челкар придется добираться окольным путем, выбирая самые глухие тропы. Я бы даже сказал, тайные тропы.
Говоря это, Сталин прочертил на карте карандашом линию от форта Александровского на юго-восток, потом на восток в пустыню и почти параллельно берегу Аральского моря, повел ее круто вверх к Челкару. Колотубин следил за движением карандаша и, откровенно говоря, понял только одно: такой путь просто длиннее. Другое дело Джангильдинов. За скупыми географическими названиями он видел глинистые такыры — пустынные плоскогорья Усть-Юрта, скалистые обрывы Ак-Тау — Белых гор, бесплодные и хмурые отроги Кара-Тау — Черных гор, широкое ущелье Моинты, о котором ходят страшные легенды, и на тысячи верст пески, пески…
— Это будет тяжелый путь, — сказал Джангильдинов задумчиво.
— Это будет неслыханно сложная дорога, товарищи. — В голосе наркома, спокойном и уверенном, словно дело шло об обычном походе, звучала подкупающая прямота. — Но это и самая безопасная дорога.
— Да. — Джангильдинов утвердительно кивнул. — Там редко кочуют даже люди степей.
— А расстояние какое будет? — спросил Колотубин.
— Мы уже считали. Можно еще раз. — Сталин, орудуя циркулем и линейкой, стал вслух высчитывать: — Почти три тысячи верст!.. И все пустыней и бездорожьем. Понимаем, конечно, тяжело будет. Очень тяжело. Но, повторяю, фронт ждать не может!
Последняя фраза прозвучала как приказ. Колотубин понял: никто не собирается отменять поход. Отряд должен идти вперед, только вперед, и во что бы то ни стало выполнить поручение Ленина. И если до этой минуты были у него какие-то колебания и мучила неизвестность, то теперь они рассеялись, как утром туман на Волге, когда встает солнце. И эта ясность цели, твердая определенность возбуждали энергию, настраивали на определенный ритм. Нет, трудностей Степан не пугался, хотя даже и сотой доли того, что ожидает его впереди, он еще не представлял. Но если бы кто-либо ему и рассказал сейчас о муках жажды, секущих лица песчаных ураганах и знойных и душных, словно раскаленная сковорода, скалистых ущельях и гладких, как стол, потрескавшихся глинистых такырах, все равно Степан пошел бы вперед, ибо твердо знал, что они идут на помощь товарищам, выполняют приказ революции. И Колотубин сказал вслух:
— Раз надо, пройдем три тысячи верст и больше.
Джангильдинов представлял, что ждет их отряд впереди. Очень хорошо знал. Он был здесь единственным человеком, который бывал почти во всех этих местах, а если где и не бывал, то наслышался о них от пастухов и караванщиков. Когда карандаш, зажатый в цепких пальцах наркома, чертил на карте от Мангышлака по Усть-Юрту путь отряда, Джангильдинов вспомнил слова очевидцев, побывавших в тех местах: «Страшные тропы», «Дорога в ад», «Борсакельмес» — «Пойдешь — не вернешься». У Джангильдинова вспотели ладони, и он незаметно стал вытирать их о свои галифе. Путь отряда — это, как сказали бы аксакалы, настоящая дорога через тамык — через ад. Тем более для людей, никогда не бывавших в Средней Азии. А пустыня пришлых не любит, встречает сурово. Он посмотрел на Колотубина и в жестких линиях губ, в открытом и прямом взгляде серых и сухих, как на изломе булатного клинка, глаз прочел ту внутреннюю решимость, которая ведет людей в штыковую атаку. И если комиссар готов идти, несмотря ни на что, то он, Джангильдинов, просто не может, не имеет права повернуть назад. И Алимбей сказал: