– Здравия желаю, товарищ начальник! - улыбнулся комендант. - Поздравляю со вступлением в должность!

– Спасибо, - буркнул Коля и вошел в кабинет. Эти бесконечные улыбки и поздравления начинали утомлять. Казалось, что они неискренни, вымучены. И он, Коля, совсем их не заслужил. Занял чужое место, выжил достойного человека, вот и все. Коля осмотрелся: все здесь было привычно, но сегодня виделось словно в первый раз: литографированные портреты Ленина и Сталина, деревянные "венские" стулья, вытертые до блеска, тяжелый сейф с замочной скважиной в виде головы льва. Коля сел за стол, переложил бумаги, зачем-то переставил стакан с карандашами. Подумал и вернул предметы на прежние места.

Без стука вошел сотрудник в армейской форме без знаков различия - толстый, похожий на циркового борца - начальник службы БХСС майор Фомичев.

– Привет руководству! - Он добродушно-снисходительно пожал Коле руку. - Надеюсь, теперь УГРО и БХСС будут сотрудничать, так сказать, плотно? Бушмакин не совсем понимал, мне кажется, важность плотности? А?

– Все останется, как при Бушмакине, - хмуро бросил Коля. - Если ты имеешь в виду, что раскрытые по вашей линии дела мы будем вам дарить для палочек в отчете, - ты ошибся.

– Тогда и мы вам ничего дарить не будем, - пожал плечами Фомичев. - Задумайся.

– Много БХСС раскрыло краж со взломом? Задержало грабителей? - насмешливо спросил Коля. - Вы этим не хотите заниматься. А вот мы передали вам в январе группу расхитителей с ликеро-водочного!

– Будет считаться-то, - поморщился Фомичев. - Нам нечего делить, задачи, цели - общие.

– И я так думаю, - сказал Коля. - Только давайте впредь жар вместе загребать. Ребята у тебя что надо, главное - меньше гонора.

– Ладно. - Фомичев открыл дверь и постучал ногтем по табличке: "Кондратьев Эн-Эф"… Звучит! - И ушел.

Зазвонил телефон. Колю вызывал заместитель начальника управления Кузьмичев. Год назад его снова перевели в Управление ленинградской милиции.

…Он сидел за старинным столом, уставленным множеством телефонов. Хорошо сшитая форма со знаками различия "инспектора милиции" скрывала оформившееся брюшко.

– Поздравляю. - Кузьмичев протянул руку, вяло ответил на пожатие и продолжал: - Садитесь, курите.

– Я не курю. Спасибо.

Кузьмичев смотрел на него внимательно, изучающе. Коля не отводил взгляда.

– Сколько лет мы с вами работаем? - неожиданно спросил Кузьмичев.

– С декабря семнадцатого года.

– Немалый срок. Думаю, вполне достаточный, чтобы узнать друг друга.

– Согласен с вами.

– Значит, я вам - ясен и понятен, - улыбнулся Кузьмичев. - А вот вы мне, признаться, нет. Назначением довольны?

– Доволен, но считаю, что товарищ Бушмакин вполне еще мог работать.

– Это не мы решаем, - внушительно сказал Кузьмичев. - Давайте договоримся сразу: уголовный розыск - это мое детище, я им занимаюсь с первых дней. Вы - мой подчиненный. И у нас будет совет да любовь. Устраивает такая программа?

– Почему вы об этом говорите? - спокойно спросил Коля.

– Потому что вы - бушмакинец. Не скрою, при вашем назначении я был одним из колеблющихся. Почему? Отвечу. Бушмакин был отличным работником, но у него отсутствовала гибкость, которой должен обладать руководитель. "Да-да, нет-нет, а что сверх того, - это от лукавого"…

– Вы что, евангелие знаете? - удивился Коля.

– Я? - обомлел Кузьмичев. - Да вы что?

– Так ведь это слова из "Нагорной проповеди".

Кузьмичев внимательно посмотрел на Колю:

– Вижу, что библию читаете вы, а не я.

– Когда расследовали дело монахов Свято-Троицкой лавры, - прочитал. Необходимость была.

– Думается, что нам с вами другие книжки надо читать, - мягко сказал Кузьмичев. - Я закончу свою мысль: Бушмакин не обладал гибкостью, плохо ладил с людьми. Например, со службой БХСС. Я уверен, что вы свои отношения с товарищем Фомичевым построите иначе.

– Я уже говорил с Фомичевым. И ему свое мнение высказал.

– Вот и прекрасно, - обрадовался Кузьмичев. - Я знал, что мы договоримся!

– Может быть, вы меня не поняли? Я ведь буду отстаивать свое мнение так же, как это делал Бушмакин. И покрывать липу Фомичева не стану так же, как не стал бы Бушмакин.

– Хорошо, - кивнул Кузьмичев. - Я вас понял. - Он улыбнулся и продолжал: - Учтите, мы будем вас критиковать. Разумеется, только в том случае, если вы объективно окажетесь неправы. Теперь о главном. - Он взял со стола тоненькую папку. - Мы намерены поручить вашему аппарату вот это дело. Ознакомьтесь. - Он протянул папку Коле.

В папке лежало несколько листов линованной бумаги: рапорт постового милиционера, протокол осмотра места происшествия, заявление. Из документов было видно, что накануне вечером на Большой Садовой улице, у ресторана "Каир", ударом ножа в голову был убит инженер Слайковский Анатолий Осипович. Среди бумаг была фотография: лежащий на асфальте человек, в голове около уха - черная от запекшейся крови рана…

– Местное отделение сработало на "ять"! - удовлетворенно сказал Кузьмичев. - По горячим следам они задержали некоего Егора Родькина. Тип уголовный, отбывал срок за кражу, вернулся недавно. Да вы взгляните, там все есть!

– Разрешите идти? - Коля встал.

– Дело ясное, но я прошу вас досконально проверить задержанного, поработать с ним, и как только будет получено признание, - передать дело следователю прокуратуры, - напутствовал Кузьмичев.

– Какой срок расследования?

– По закону, - улыбнулся Кузьмичев. - Сколько отпускает вам УПК, столько и работайте. Об одном хочу предупредить, Кондратьев. Погибший - крупный инженер, активист, ударник производства. Одним словом, известный, уважаемый человек. Мне звонят из обкома каждые два часа. Короче: мы обязаны найти и обезвредить убийцу любого гражданина, но здесь случай особый. К тому же речь идет о нашей профессиональной чести, товарищ майор милиции. Прошу помнить об этом.

– Я запомню, товарищ инспектор милиции.

На следующий день, получив у секретаря зарегистрированное дело, Коля поехал к Родькину, в КПЗ.

Пока милиционер ходил за арестованным, Коля еще раз прочитал все бумаги. Он с удивлением обнаружил среди них собственноручно написанное Родькиным заявление - так называемое "признание": "Я, Родькин Егор Иванович, 1915 года рождения, чистосердечно сознаюсь в том, что хотел ограбить неизвестного мне гражданина, оказавшегося по фамилии Слайковский, а так как этот Слайковский оказал мне сопротивление, я его ударил ножом в голову, и получилось так, что я его убил. Я его убивать не хотел, это вышло все случайно, за что прошу меня простить. К сему Е. Родькин".

"Интересно, - подумал Коля. - Кузьмичев мне эту бумагу не читал и в папке ее вроде не было. Мистика какая-то. И самое главное, раз есть признание, почему он спихнул дело мне? Почему сразу не направил в прокуратуру?"

Привели Родькина. Коля посмотрел на него и подумал: "Не очень приятное лицо. Глаза прячет. Ногти обгрызены. Противный парень".

Коля отпустил конвойного и, подождав, пока тот уйдет, сказал:

– Садитесь, гражданин Родькин. Мне поручено разобраться в вашем деле. Моя фамилия Кондратьев.

Родькин кивнул:

– Слыхал про вас… Правильный, говорят, вы мент… Да мне это без надобности. - Он отвернулся и зевнул.

– Расскажите о себе.

Родькин усмехнулся:

– Чего зря время тратить, гражданин начальник? У вас про меня все написано сто раз! Родился, крестился, кусался, попался.

– А вы все равно расскажите.

– Ну, коли сами настаиваете. - Родькин почесал в затылке. - Семья моя пропащая, мать померла от разных болезней, а отца ухайдакали по пьяному делу. Братьев - сестер нет, тети - дяди от меня, как от чумного, отреклись. Ну, чего там еще? Тяжелое детство, голодные дни. Босоногий, несчастный мальчонка не нашел ни в ком сочувствия и сбился с круга. В лагере, после первой кражи, пытались перековать, да шиш с маслом вышел.