Проходят секунды. Нет, пожалуй, это лишь внешнее сходство, успокаивает себя Карцов: лейтенант был повыше ростом, грузнее, иначе держал голову.

Сердце бьется ровнее. Теперь он почти убежден, что страхи были напрасны.

Но вот Глюк протягивает гостю портсигар. Тот берет сигарету, подносит к губам и дважды проводит по ней языком.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Марта лежит в постели, обессилев от пережитого.

Сегодня она определенно почувствовала, что может двигать ногами. Сперва пошевелила ступнями, стала сгибать колени. Спустя полчаса попыталась подняться.

И она встала!

Правда, ее качало из стороны в сторону. Однако, вцепившись в спинку кровати, она сделала шаг, и другой, и третий…

Кто-то идет по коридору.

Ришер поднимается на локтях, прислушивается. У нее теплеют глаза.

Еще недавно о новом враче она думала с ненавистью. Теперь в долгие часы одиночества Марта старается припомнить каждое его слово, “увидеть” его жесты, походку. Она ловит себя на том, что мысленно беседует с ним, порою спорит, выговаривает ему за какие-то пустяки…

Входит Карцов. Он озабочен, рассеян. Едва кивнув пациентке, быстро идет к тумбочке, где у него медикаменты.

Марта поворачивает к нему голову:

— Неприятности?

Он молчит, обдумывая, как лучше начать важный разговор. Вдруг он замечает: башмаки Ришер стоят не на своем обычном месте под тумбочкой, а брошены чуть ли не посреди комнаты.

— Пробовали встать? — восклицает он.

— Пробовала ходить.

— Правда? — Карпов садится на табурет. — Неужели ходили, Марта?

— Сделала четыре шага.

— Умница, — шепчет Карпов, — какая вы умница!

Он порывисто поднимается:

— Встанем?

Марта молча глядит на него.

— Встанем! — повторяет Карцов. — Надо заставить себя. Сейчас это главное. Ну же, решительней!

Она послушно садится в кровати, спускает ноги на пол. Вот она напряглась, встала, держась за руки Карцова.

— Смелее! — требует он. — Смелее, будто и не было никакой болезни!

Поддерживаемая Карцевым, Марта медленно идет к двери. Постояв там, возвращается, все увереннее ставя ноги в мягких войлочных башмаках.

Утомленная, но счастливая, она опускается на кровать.

— А теперь рассказывайте!

— Хорошего мало. — Карцов морщится.

Он сообщает об итальянцах, о Бруно Гаррите, о приказе Абста изучить ремесло водолаза, о первом занятии под руководством Глюка и о похищенном респираторе. И в заключение — о лейтенанте, который приплыл вместе с Абстом.

Девушка лежит бледная, у нее дрожит подбородок.

— Я знаю этого человека, вернее, слышала о нем. Агент разведки, уже несколько лет как заброшен на базу. Абст считает, что обязан ему жизнью.

— Что ж, он не так уж далек от истины, — замечает Карцов, вспоминая сцену в салоне линкора, когда лейтенант “не смог” схватить Абста. — Да, агент выручил его.

— При встрече он узнает вас, — тревожно шепчет Марта. — А встреча неизбежна.

— Неизбежна. — Карцов задумывается. — Не сегодня, так завтра. Представляю: Абст входит ко мне, и с ним этот человек!

— Что же предпринять?

— Он должен быть уничтожен. Но как это сделать? Прежде всего надо установить, где его поместили, сколько времени он пробудет здесь, каковы его намерения. Однако тут я бессилен.

— Тогда, может быть, я?

— Придется действовать вам, Марта. Отдохните, соберитесь с силами и отправляйтесь к Абсту. Доложите, что здоровы, приступаете к работе. И постарайтесь выяснить все, что нужно. Мы должны знать как можно больше.

— Понимаю, но, увидев, что я вылечилась, Абст убьет вас!

— Не сразу. Он ждет, чтобы я освоил работу под водой. Словом, у нас есть еще время. Однако, если меня обнаружит агент, все произойдет мгновенно.

Карцов продолжает развивать свою мысль. Марта должна разведать, что это за гости, которых ждет Абст, когда они прибудут, каковы дальнейшие планы Абста.

— И еще вопрос: умеете ли вы плавать?

— Да, — отвечает Марта.

— А пользоваться респиратором?

— Умею.

— Очень хорошо!

Девушка задумывается.

— Теперь я должна сообщить нечто важное, — говорит она. — Неизвестно, кому из нас удастся выбраться отсюда. Во всяком случае, если я погибну…

— Марта!

— Не перебивайте. Невыносима сама мысль, что никто никогда не узнает об Абсте. Поэтому я и должна рассказать все.

Росток… В этом городе я родилась и провела детство. Но теперь моего дома нет. Вместо него, вместо всей улицы — только развалины. Под ними погребена моя мать. Отец погиб много раньше. Он служил в Мюнхене, перекочевав туда, когда отчаялся найти работу в своем городе. Ему посчастливилось — он устроился в баре кельнером. Мы уже собирались продать дом и ехать к нему, но внезапно отец умер.

В те годы мало кто по-настоящему понимал, что такое нацизм. Это тем более относилось к отцу — он всегда был далек от политики. И вот его убили.

Позже нам рассказали подробности. Как-то вечером в бар, где он работал, ввалилась толпа горланящих штурмовиков. Вскоре все они изрядно выпили, и один из них стал говорить речь. В дальнем углу за столиком сидел человек с двумя Железными крестами на лацкане пиджака. Вероятно, ветеран. Внезапно он вскочил, кинулся к оратору, вцепился ему в грудь, крича, что служил с ним в одном полку, что это не патриот, а грязный провокатор и доносчик на своих товарищей.

Поднялась драка. Все смешалось. Пущенная кем-то бутылка угодила отцу в лоб. Он умер от кровоизлияния в мозг.

Это случилось весной двадцать третьего года.

Спустя десятилетие нацисты пришли к власти. К тому времени я завершила образование и стала хирургом. Меня еще со школьной скамьи тянуло к медицине. Мать и старшая сестра заложили дом, работали день и ночь, чтобы я могла учиться в университете: считалось, что у меня способности.

Я получила место в больнице западного пригорода Берлина. И там у меня произошла встреча с одним человеком. На заводе, где он работал, взорвался котел, и ему разбило голову.

Мне удалось сделать сложную операцию. Он долго лежал у меня в палате. Мы познакомились, часто беседовали. Мы были примерно одного возраста. У нас всегда находились темы для разговоров.

Он выздоровел, и мы расстались. А полгода спустя он вдруг позвонил мне и пригласил погулять.

В тот день решилась моя судьба. Оказалось, они уже несколько месяцев исподволь изучают меня. Они — это группа коммунистов города, уцелевших после разгрома их партии нацистами.

Они нуждались в таких, как я, — в честных молодых немцах, чье прошлое безупречно с точки зрения Гиммлера. Я стала членом подпольной группы. Мне дали задание вступить в НСДАП, совершенствоваться как хирург, работать старательнее.

Справиться с первой частью задания помог случай. Однажды я вылечила какого-то блоклейтера [142] , удалив ему опухоль мозжечка. Этот человек и рекомендовал меня в “Национал-социалистский союз немецких женщин”. Что касается моей профессии, то тут уж подталкивать меня не приходилось: хирургию я считала делом своей жизни, работала много и напряженно, все больше квалифицируясь на операциях мозга. Об одной моей операции, закончившейся исцелением больного, которого считали безнадежным, написали в газетах… Замечу, что к тому времени я уже получала карточку члена СС.

И вот меня вызвали в крейслейтунг [143] .

Я шла туда с тревожно бьющимся сердцем. Все произошло так неожиданно, что я даже не смогла предупредить товарищей из группы

За столом сидел крейслейтер Поодаль расположился человек в мундире генерала СС. Я узнала его — это был сам Ганс Брандт [144] .