В гестапо доставили списки лиц, прибывших в город за последние двое суток. Беккер и Торп просмотрели их без особого интереса. В глубине души они не верили, что те, кем они интересуются, будут регистрировать своё появление в Остбурге.

Первой в списке значилась группа военнослужащих, выписанных из госпиталя и получивших отпуск для окончательной поправки. Их было семеро. В комендатуру они явились вместе, некоторые в сопровождении жён. Двух из них работники комендатуры знали как местных жителей. Больм повертел список и решительно вычеркнул всех семерых. Далее значились двое коммерсантов из Берлина, ещё один коммивояжёр, имеющий постоянное жительство в Гамбурге, и монахиня.

Офицер, доставивший списки, пояснил: берлинские коммерсанты — старики, каждому перевалило за шестьдесят; гамбуржец ездит в Остбург четвёртый год, он торгует мелкой галантереей, и здесь его многие знают. О монахине же и говорить нечего.

Заинтересовали Беккера два солдата, прибывшие утренним поездом. Контрольный пост на вокзале, естественно, не записал их фамилии, но запомнил, что такие были. Ни тот, ни другой не явились в комендатуру, чтобы отметиться и получить полагающееся продовольствие.

— Почему? — спросил Беккер, делая пометку на листке.

Торп пожал плечами.

— Мало ли что? Может, сидят дома и пьют, а завтра явятся. Или даже сегодня — день-то ведь не закончен.

Беккер отложил списки, решив вернуться к ним позже.

С того момента как Лизель отправилась на поиски Отто Шталекера, истёк час. В ожидании её Аскер, растянувшись на диванчике, отдыхал. В сознании постепенно восстанавливалось все то, что обрушилось на них с первых же минут пребывания в Остбурге — вся цепь неожиданных осложнений, нарушивших планы, которые, казалось, были составлены так тщательно. Случайность, внезапный поворот событий, и они на грани провала… Где же фрау Лизель, удалось ли ей встретиться со Шталекером или и на этот раз возникло какое-нибудь препятствие, осложнив и без того трудное положение, в котором они оказались?

Как бы в ответ на эти мысли по гравию дорожки зашуршали шаги. Щёлкнул замок — Лизель всякий раз, уходя из дому, запирала мужа и его товарища.

Мужчины поднялись ей навстречу.

— Все хорошо, Герберт, — сказала женщина, снимая шляпку. — Звонила из той будки, что возле кино, ты её помнишь, конечно… С Отто встретилась неподалёку от завода. Он был очень удивлён, озадачен. Хотел было расспросить подробнее, но я сказала, что он все узнает, когда придёт. Конечно, предупредила, чтобы никому ни слова.

— Придёт сегодня?

— Он кончает работу в пять. Явится к нам прямо с завода.

— Спасибо, Лизель. — Ланге расцеловал жену. — Ты у меня такой молодец!

— Молодец, — сказал и Аскер.

Лизель расцвела от похвалы.

Вскоре все трое сидели за столом. Лизель разлила суп, принесла графин с рюмками.

— Тут совсем немного, — сказала она, взглянув на мужа и виновато улыбнувшись. — Осталось с тех пор…

Аскер понял: с того дня, когда ушёл на военную службу Герберт Ланге.

— Крепко же ты её хранила, — пробормотал Ланге.

— Я ждала, — прошептала Лизель.

Она разлила водку. Две рюмки оказались полны до краёв; третью — налитую до половины — Лизель придвинула к себе.

Герберт удивлённо глядел на жену: она никогда не прикасалась к спиртному.

— Сегодня я выпью с вами… — едва слышно сказала она. — Я не могу не выпить, Герберт. Я бы хотела, чтобы этот день…

Лизель не договорила. Внезапно она уронила голову на руки, истерически разрыдалась. Начался сильный нервный припадок: сказались бессонные ночи в убежище и приезд мужа, которого она уже оплакивала, считая погибшим.

Герберт кинулся к жене, поднял её, отнёс на кровать.

Аскер вышел в коридор, притворил за собой дверь.

Лизель рыдала все громче. Из комнаты выбежал Герберт.

— Умирает, — прохрипел он, — глаза закатила, бьётся, пена изо рта!.. Надо врача. Телефон за углом!

И, прежде чем Аскер успел что-либо сказать, кинулся вон из дома.

— Стой, — крикнул Аскер, — пойду я!..

Но Ланге не слышал. Он словно обезумел.

Лизель продолжала кричать и метаться. Аскер беспомощно стоял над ней. Сообразив, сбегал к умывальнику, принёс смоченное в воде полотенце, положил ей на лоб. Затем отыскал в шкафу валерьянку, накапал в стакан и с трудом заставил Лизель сделать глоток.

Прошло несколько минут. Женщина стала успокаиваться. Рыдания звучали глуше. Обессиленная, она лежала неподвижно, лишь изредка конвульсивно вздрагивая.

Четверть часа уже минуло, а Герберт не возвращался. И Аскера вдруг охватила щемящая тоска. Где он? Почему задерживается?

Выйдя из комнаты. Аскер взволнованно заходил по коридору.

В доме стояла тишина, прерываемая лишь всхлипываниями Лизель, едва доносившимися из-за прикрытой двери.

Аскер поёжился, непослушными пальцами достал сигарету, зажёг спичку.

Истекло ещё несколько минут. Теперь Аскер уже не сомневался: да, что-то случилось. Надо уходить. Уходить, пока не поздно!

Но минута проходила за минутой, а он все стоял, не в силах сдвинуться с места: ещё теплилась какая-то надежда…

За окном послышались голоса. Аскер чуть отодвинул занавеску. К дому медленно, тесной группой приближалось несколько мужчин; казалось, они что-то несут.

— Сюда, — сказал один из мужчин. — Я видел, он выскочил из этого дома.

У Аскера кольнуло в сердце. Лоб у него стал влажным…

В дверь постучали.

— Кто там? — спросил он и не узнал собственного голоса.

— Откройте, — сказали из-за двери. — Отоприте, случилось несчастье.

Аскер рванул дверь, рванул ещё и ещё. Поняв, что она заперта, нащупал и с грохотом отодвинул засов. Дверь распахнулась. Четверо мужчин держали на руках Герберта Ланге — неподвижного, бледного, в грязном изорванном мундире.

Люди протиснулись в коридор.

— Куда его? — спросил один из мужчин, обратив к Аскеру напряжённое лицо с закушенной губой. По тому, как был задан вопрос, Аскер понял, что Ланге мёртв.

Пятясь, Аскер отступил к двери в спальню, привалился к ней спиной.

Тело внесли в кухню. Аскер видел, как его устраивали на сдвинутых вместе табуретах, как одна из рук Ланге, сложенных на груди, вдруг скользнула вниз и ударилась кистью о пол…

В кухне негромко разговаривали. В коридор донеслись обрывки фраз: «Бежал сломя голову через улицу… Из-за угла грузовик…»

За спиной Аскера, в спальне, скрипнула кровать, послышался шорох.

Аскер подавил крик. Он понимал: смерть Ланге — это почти неминуемая катастрофа для него, разведчика, оказавшегося в этом чужом городе без крова и связей. Умер Ланге — значит, с минуты на минуту явятся полицейские и сотрудники комендатуры. Но ещё раньше в коридор выйдет Лизель и увидит, что сталось с её мужем, только полчаса назад здоровым, полным жизни!

За дверью спальни раздались нетвёрдые шаги. Аскер отпрянул в сторону, круто обернулся. Увидел: ручка двери медленно поворачивается.

Он метнулся к вешалке, сорвал с неё пилотку и шинель и кинулся вон из дома.

Глава одиннадцатая

Лизель вернулась с похорон мужа обессиленная, разбитая. Соседка, крепко держа её под руку, довела до дому, усадила, дала стакан воды. Потом она ушла.

Позвонили. Лизель отперла. На пороге стояли штурмбанфюрер Бруно Беккер и штурмфюрер Адольф Торп. За ними маячил солдат с большим пакетом.

— Фрау Ланге, — сказал Беккер, сняв фуражку и поклонившись, — нас прислал сюда господин военный комендант Остбурга. Господин военный комендант скорбит по поводу преждевременной смерти обер-ефрейтора Герберта Ланге. Солдат Ланге был примерным воином, хорошо выполнял свой долг перед фюрером и нацией, и сейчас вермахт склоняет знамёна над его прахом.