Разумеется, Экслер был в курсе дела. Акция была подготовлена по всем правилам, и поначалу все шло как по нотам. Энрико Диаса вывели из камеры, дали ведро и швабру и приказали вычистить уборную. Тут-то и появились трое рецидивистов, затеяли ссору с уборщиком и пустили в ход кулаки. Надзиратели были наготове, вскоре ворвались в уборную, чтобы отбить арестанта. Глазам их открылась такая картина: рецидивисты валялись на полу, а уборщик поливал их из ведра, чтобы привести в сознание.

Тем не менее Экслер изобразил неосведомленность, удивление. Он немедленно позвонил в тюрьму. Положив трубку, с негодованием сказал: это подследственный Диас набросился на ничего не подозревавших заключенных и так их отделал, что пострадавших пришлось поместить в медицинский изолятор.

— Молодец, — сказала Саша и улыбнулась.

— Поглядим, как этот молодец запляшет на виселице, да и вы с ним за компанию!

Саша села на стул, привычно оглядела помещение. День выдался по-летнему жаркий. В комнате было много солнца: золотистые блики усеивали крытый линолеумом пол, горели на чернильном приборе письменного стола следователя и на хромированной дверце сейфа в углу. В распахнутое окно врывались шумы города — перестук пневматических молотков, гудки автомобилей; где-то неподалеку пианист настойчиво упражнялся в гаммах… И если бы не человек в мундире офицера СС, сидящий на фоне забранного решеткой окна, обстановка могла показаться самой умиротворяющей.

— Когда же нас повесят? — сказала Саша. — Когда и по какому обвинению?

— Можете не сомневаться, что очень скоро! — Экслер с ненавистью посмотрел на нее. — Сперва повесят его, и вы будете присутствовать при казни любимого человека. Потом с месяц вас подержат в камере смертников. И только тогда придет ваш черед, не раньше!..

И он вновь стал просматривать бумаги.

Вскоре следователь услышал всхлипывания. Он поднял голову. Женщина сидела, закрыв руками лицо.

Отворилась дверь. В кабинет вошел Тилле.

— Встать! — заорал Экслер.

Он выскочил из-за стола, стукнул каблуками, вытянул руки по швам.

— Штандартенфюрер, старший следователь Якоб Экслер…

— Хорошо, хорошо! — Движением руки Тилле прервал рапорт, прошел к столу, сел сбоку. — Делайте свою работу, гауптштурмфюрер.

Экслер вернулся на место, посмотрел на арестованную. Она сидела, все так же прижав ладони к глазам.

— Прекратите комедию! — приказал он.

Саша сразу узнала Тилле: управляющий имением Дробиш передал Кузьмичу фотографию своего хозяина. Встретиться с этим человеком она надеялась уже в момент ареста, но за ними пришли другие. Потянулись дни ожидания в тюрьме. Вскоре она поняла: систематические многочасовые диалоги со следователем имели целью запугать, сломить волю, подавить, — словом, довести их с Энрико до нужной «кондиции» и только тогда передать главному противнику. Но время шло, а Тилле не давал знать о себе. Тогда появилась тревога. Уже начало казаться: следствию что-то стало известно и Тилле вовсе не появится… Последние двое суток она почти не спала — перебирала в памяти все то, из чего складывалась подготовка к операции, пытаясь обнаружить ошибку, просчет…

И вот он пришел!

— В чем дело? — сказал Тилле, вороша документы, горкой лежавшие на столе. — Почему истерика?

— Мы разговаривали, штандартенфюрер. — Экслер насмешливо поглядел на Сашу. — Вели задушевную беседу. Тема — участь, которая ожидает эту особу и ее супруга. Вот она и ударилась в слезы. Обычное дело: мерзавцы сперва вредят рейху, где только могут, а когда пойманы и изобличены, бьются в истерике и молят о пощаде.

Саша отняла руки от лица.

— Я не молила о пощаде. Ваши обвинения — ложь и бессмыслица. Видит Бог, мы ни в чем не виноваты.

Несколько минут назад она почувствовала слабость. Казалось, вот-вот лишится сознания. И слезы, которые вдруг потекли, были настоящие: не выдержали нервы. Сейчас слабость прошла, она снова была в форме. Сидела и будто глядела на следователя Экслера — на самом же деле наблюдала за Теодором Тилле, шарившим в бумагах.

Вскоре он нашел то, что искал. Взял со стола письмо, затем второе. Подержал в руках и отбросил в сторону — будто случайно наткнулся на эти письма. Подумал и вновь протянул к ним ладонь. Казалось, он в нерешительности, силится что-то припомнить.

Все это выглядело настолько естественно, что на мгновение Саша даже поверила ему — поверила, что Тилле только сейчас обнаружил письма своей кузины.

А тот продолжал игру — просматривал письма, старательно изображал смущение, растерянность… Вот он закурил и, гася спичку, метнул на Сашу взгляд, в котором можно было прочитать сочувствие, даже тревогу. Потом сказал несколько слов следователю и стремительно покинул кабинет.

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Как обычно, Теодор Тилле встал в семь часов утра. Бритье и ванна заняли немного времени. Затем последовал легкий завтрак: кофе, два яйца всмятку, ломтик черствого хлеба, намазанный тонким слоем масла. Он не признавал свежего хлеба, булочек, пирожных, не потреблял крепких напитков, твердо уверенный, что все это не на пользу.

В половине восьмого он вышел на крыльцо замка. Лошади и грум были на месте. Тут же находился Дробиш, которому полагалось приготовить ножи для метания в цель. С первого взгляда Тилле убедился, что ножи аккуратно разложены на специально вынесенном столике, а мишень, представлявшая выпиленный из толстой доски силуэт человека, поставлена на место и укреплена.

Словом, все было в порядке. Тилле милостиво кивнул управителю и вскочил в седло.

Верховая прогулка продолжалась двадцать минут. Столько же времени ушло на упражнение с ножами. Он с детства привык к лошадям, хорошо ездил верхом. Что до ножей, то пристрастился к ним лишь полгода назад, когда побывал в имении Геринга. Группа старших офицеров РСХА, прибывшая к рейхсмаршалу и заместителю фюрера для инструктажа перед французской кампанией, была принята им в необычайной обстановке. Одетый в шелковый японский халат и римские сандалии, Геринг занимался в парке стрельбой из лука… Итак, Геринг увлекался луком и стрелами, Гейдрих — скрипкой, фехтованием и легкой атлетикой, Гесс — авиационным спортом. Все имели какое-то пристрастие. Это было модно. Вот Тилле и придумал себе ножи. За полгода он изрядно преуспел в своем новом занятии и теперь нередко попадал в цель — концентрические круги, отмечающие грудь деревянного человека, были испещрены ножевыми отметинами.

Сегодняшняя тренировка проходила особенно удачно. Тилле сделал пятьдесят бросков и в семнадцати случаях поразил цель.

— Господин барон делает явные успехи, — сказал Дробиш, выдергивая ножи из мишени. — Если и дальше так пойдет, можно выступать в цирке.

— Будем работать вместе, — Тилле хлопнул управителя по плечу. — Тебе тоже найдется дело: гнуть железо и таскать на спине лошадей. Мы заработаем кучу денег!

Он угостил Дробиша конфетами, которые всегда носил в кармане, чтобы меньше курить.

Затем он переоделся.

— Комнаты приготовлены? — спросил он управителя, когда шофер уже подал к крыльцу автомобиль.

— Готовы, как и распорядился господин барон… Когда должны прибыть гости?

— Может статься, уже сегодня, — Тилле улыбнулся каким-то своим мыслям. — Если все пойдет как надо, я сам привезу их. — И он уехал.

В это будничное утро повсюду развевались флаги и транспаранты, на улицах было много народу. Тилле вспомнил, что сегодня в Берлин возвращаются боевые дивизии, отличившиеся в войне против Франции. Однако войска должны появиться во второй половине дня. А зеваки уже теснятся на перекрестках и площадях. Вон сколько еще бездельников в столице!..

Машина подкатила к подъезду управления. Тилле взбежал по лестнице к себе на четвертый этаж. Он знал, что Гейдрих никогда не пользуется лифтом, и не хотел быть хуже патрона.

В приемной адъютант поднялся из-за стола.

— Женщина доставлена и ждет, — доложил он в ответ на вопросительный взгляд начальника.