— Вспомните, где вы были вчера в семь часов вечера… Вы еще пококетничали с хорошенькой продавщицей.

Накануне Тилле заходил в большой универсальный магазин на Александерплац. Продавщица помогла выбрать галстуки по вкусу, и он сделал ей комплимент.

— Да, — сказал Тилле. — А когда?

— Немедленно… Нет, я не боюсь, что примете какие-то меры. В этом случае вы совершили бы самоубийство. Просто у меня нет другого времени. Так вы выезжаете?

— Да.

— Вы должны быть одни!

— Да.

— У вас какой автомобиль?

— ДКВ.

— Его номер, цвет кузова?

Тилле сказал.

— На месте встречи оставьте машину, сами идите в конец квартала. Если к вам не подойдут, возвращайтесь.

— Но…

— Это все! Мы и так слишком долго разговаривали. Я кладу трубку. Но перед этим хочу сказать, что вам не причинят зла. И еще: вы должны быть на месте не позже чем через сорок минут. Не опоздайте!

Кузьмин вел разговор из телефонной будки в пустынном переулке.

— Поехали отсюда, — сказал он поджидавшему у будки Энрико. — Береженого Бог бережет.

Уже в машине Энрико заметил: надо было настоять, чтобы Тилле захватил с собой дневник.

— Ни в коем случае! Смекнул бы, что нам известно далеко не все. А это уже шанс для него.

Синий «опель» катил по магистрали. Все так же хлестал дождь. «Дворники» едва справлялись с потоками воды на ветровом стекле.

— Сейчас я выйду, — сказал Кузьмич, когда подъехали к центру. — Ты больше не нужен. Через два часа позвонишь по его номеру. Скажешь: «Передайте трубку вашему гостю». Пусть знает, что я не один. Голос измени.

— Понял.

— Звони из будки, подальше от своего жилья. Я отвечу: «Да, да, слушаю». Любые другие слова в начале разговора будут означать, что возникло осложнение. Тогда всякая связь между нами прерывается. Сообщишь об этом в Центр — теперь у тебя есть возможность. Там скажут, как быть дальше. Если все пройдет хорошо, встречаемся завтра. Метро «Ноллендорфплац», в семь вечера. Буду ехать в первом вагоне, в направлении от центра города. Увидишь меня в окне, садись во второй вагон. Выходим на следующей станции. Там будет ждать грузовик почтарей.

— Все же вы сильно рискуете, — проговорил Энрико. — Этот тип большой негодяй, на всякое способен… Может, дать пистолет?

— В случае чего пистолет не поможет… Ну, я пошел!

Кузьмич тронул товарища за плечо, выбрался из машины.

Энрико глядел ему вслед: пригнувшись навстречу дождю и ветру, Кузьмич неторопливо брел по залитому водой тротуару.

Тилле прибыл к месту встречи через пятьдесят минут. За все это время он так и не смог собраться с мыслями. Одно было несомненно: звонивший — из группы, в которую входил Дробиш, и они действительно скопировали весь дневник. Иначе незнакомец не чувствовал бы себя так уверенно. Чего же хочет этот человек? Быть может, надеется, что он, Тилле, поможет выручить второго члена группы — радиста?..

Оставив машину у магазина, он направился к перекрестку. Мимо пробежал юноша в желтом клеенчатом плаще, за ним еще один. Далее попался худой высокий старик в сером пальто с подтеками дождя на плечах и груди. Разумеется, все это были не те. Почему-то Тилле был убежден, что увидит человека с волевым лицом и решительными движениями.

Он дошел до угла, постоял там и побрел назад.

Он приближался к своему автомобилю. Улица была безлюдна. Оглянувшись, он убедился, что позади тоже никого нет.

Может, он галлюцинировал, сидя в кабинете у телефона?

Тилле сделал еще шаг и будто наткнулся на препятствие. В ДКВ был человек!

Он заставил себя открыть дверцу автомобиля, сесть за руль. Помедлив, скосил глаза на того, кто находился рядом. Это был тот самый прохожий — старик в сером мокром пальто.

— Поезжайте, — сказал Кузьмич, глядя в ветровое стекло.

— Куда?

— У нас будет длинный разговор. Все равно куда. Может быть, к вам?

— Дом под наблюдением. — Тилле тронул автомобиль.

— Я знаю. На выезде из Берлина пересяду назад, пригнусь — меня не увидят.

— Не боитесь, что отвезу вас в полицию?

— Дорога скользкая, а вы отвлекаетесь!

Почти всю оставшуюся часть пути они молчали. У начала шоссе, ведущего к замку, Тилле остановил машину.

— Пересаживайтесь. Мы въедем прямо в гараж.

Кузьмич вспомнил рассказ Энрико о посещении Вальдхофа. Тогда Андреас тоже с ходу вкатил в гараж.

Они сидели за низким полированным столом — старик в мешковатом штатском костюме, большеглазый, с копной седых волос, обрамлявших серое худое лицо, и пятидесятилетний мужчина в военном мундире, дородный и розовощекий.

Тилле откинулся в кресле, заложил ногу за ногу. В стенах родного дома он чувствовал себя увереннее.

— О чем будет разговор? Вы утверждали, что располагаете какими-то записями… Где они?

— Поставьте себя на мое место. Возили бы вы по Берлину эти документы? Первая же облава — и фотокопии вашего дневника в руках у гестапо.

— Заботитесь о моей безопасности?

— Кровно заинтересован в этом!

— Гляжу на вас и думаю: вот человек, о котором не скажешь, что он шантажист. И тем не менее…

— Чтобы рассеять ваши сомнения, продолжу цитирование. Желаете освежить в памяти подробности музыкального вечера у Рейнгарда Гейдриха? Или ваши мысли о нем? Быть может, вспомним о другом, — скажем, о письмах Эрики Хоссбах, в частности о ее последнем послании?

Тилле потускнел. Он все так же смотрел на собеседника, но в его глазах была уже не ирония, а тревожное ожидание.

— Не беспокойтесь, — сказал Кузьмич, — Эрика жива, невредима. Кстати, ее подруга тоже.

— Их… не тронули?

— Зачем же! Они трудятся на вашу службу. Разумеется, под контролем… Да, мы проникли в ваш домашний сейф, а затем вышли на ваших людей в Баку.

— Хотите, чтобы и я работал на вас?

— После всего, что произошло под Москвой, это не такая плохая перспектива. Если германская армия встанет после подобного удара, то для того лишь, чтобы получить следующий, еще более мощный. И они будут нанесены, эти удары. Короче, самое страшное мы уже пережили. Для вас же это только начинается… Ну?

— Я должен подумать.

— Десять минут! — Кузьмин взглянул на часы. — А пока дайте ваш дневник.

— Вы сошли с ума! Где у меня гарантия…

— Слушайте! — Кузьмич сжал кулаки. — Не мы начинали эту войну. Так вот, я только лишь защищаю свой народ, близких, самого себя, черт возьми! Гарантия, сказали вы? Да вы ее держите в собственных руках. Гарантия — это ваша работа, не против своей страны, нет! Только против нынешнего режима в Германии. А он все равно обречен, этот ваш нацизм, будете вы с нами или же против нас. Но вы можете хоть как-то содействовать тому, чтобы во всем мире детей перестали пугать немцами. Ведь и у вас есть сын. Думаете ли вы о том, кем он станет, что будет у него за душой? Вам дается возможность не прятать глаза от своего парня, когда русские, англичане, американцы, французы, чехи, поляки, датчане, голландцы — когда все мы придем в Берлин и каждый взрослый немец будет держать ответ за то, что он делал во время войны!..

Тилле молчал.

Кузьмич прошел к окну, стал сбоку, зажег сигарету. Он долго курил, разглядывая залитый дождем парк.

— Возьмите!

Он повернул голову. Тилле держал в руке толстую книгу в блестящем зеленом переплете.

Вернувшись к креслу, Кузьмич взял дневник и бросил на стол. Казалось, его уже не интересует этот документ.

— На вас мундир вермахта. Почему?

— Переведен в абвер.

— Один?

— Туда передано мое отделение.

— Почему?

— Не знаю. Мне не объяснили.

— А ваши предположения?

— Не знаю, — повторил Тилле.

— Вас влили в «Бранденбург-800»? Быть может, в «Кавказский легион»?

— Этот последний является частью «Бранденбурга». Но пока мы самостоятельны.

— Кто ваш шеф?