Подполковник Демин распорядился прекратить учебные полеты, как только узнал об аварии самолета. С той самой минуты, когда он услышал слова «катапультируюсь, высота пять», Демин думал только о капитане Соболеве, добродушном, немного застенчивом парне, из которого должен был получиться первоклассный пилот и который попал теперь в жестокую переделку. Наблюдая на экране локатора за его маневрами, подполковник убедился, что Соболев не растерялся, действовал хладнокровно, мужественно, находчиво — сделал все, чтобы спасти машину. Конечно, он сумел благополучно катапультироваться. Но куда он попадет — на сушу или в море? Вероятней последнее. Ведь это произошло, когда самолет был уже над водой, правда, у самой кромки берега, но ветер отнес летчика еще дальше, почти к середине залива, вдававшегося широким длинным клином в сушу.
Демин вместе со всеми, кто был на командном пункте, подошел к карте. Совместными усилиями они с возможной в данных условиях точностью определили квадрат, где нужно искать Соболева.
Для Демина, как для многих других командиров, прошедших суровую школу войны и потому особенно высоко ценивших воинскую дружбу и солдатское братство, подчиненная ему часть давно стала второй семьей, где он благодаря опыту и авторитету должен был играть роль старшего.
В этой семье были разные люди — таланты и посредственности, стойкие, упорные работяги и те, кто прикрывал ленцу природной сметкой; легкомысленные юнцы, которых могла воспитать лишь жесткая, суровая требовательность, и старательные парни, на лету подхватывающие каждое слово командира и не ожидающие повторения приказа. Какими бы они ни были, каждого Демин по–своему любил, он умел соединять этих непохожих людей в неразрывное целое.
И вот с одним из членов его большой и спаянной семьи случилась беда. Демин не позволил себе ни на минуту отдаться беспокойным мыслям о том, какие неприятные последствия может вызвать это «чп» для него, человека ответственного за порядок в части, за новую технику. Все его действия были теперь подчинены одной цели — найти, спасти Ивана Соболева, который был дорог и близок им всем.
На командном пункте собрались сейчас все старшие офицеры части.
Крамцов, вернувшийся после неудачного поиска, доложил: видимость в районе залива нулевая и с самолета Соболева обнаружить не удастся. На небольшом аэродроме, где базировались только скоростные реактивные истребители, не было в этот день ни одной винтокрылой машины. Но начальник штаба узнал, что где‑то на подходе, в районе залива, должен находиться новый вертолет, посланный для обслуживания соседнего аэродрома.
Радисты тут же связались с экипажем вертолета, и теперь не оставалось ничего другого, как ждать вестей от его командира. Только вертолетчики могли сейчас осмотреть залив.
Пожалуй, никто из собравшихся не чувствовал так остроту и трагичность ситуации, как сам Демин. Подполковник родился и вырос в Заполярье, здесь он научился летать, здесь он воевал на своем штурмовике, и он знал, как сурова и беспощадна северная природа.
Он знал: горе тому, кто вступит в схватку с Севером один на один. Стоит допустить малейший просчет, поддаться слабости, и гибель неизбежна. Что же говорить о человеке, оказавшемся в безлюдном море в ту пору, когда берега уже начал сковывать лед, когда носились по волнам одинокие льдины, а небо секло воду снежной крупой? Без теплой одежды, промокший насквозь, мог ли долго сопротивляться даже самый выносливый?
КРАСНАЯ РАКЕТА
Парашюта не было. Едва успев вынырнуть из воды после падения, Соболев видел рядом плоское, оранжевое, колышущееся пятно, но сейчас в поле зрения были лишь
короткие, с пенными гребешками волны, а дальше глаза упирались в темную стену мороси: шел мелкий холодный дождь.
Парашют ему уже не был нужен, но в ранце, соединенном со стропами, в маленьких зашитых кармашках находилось все необходимое для пилота, потерпевшего бедствие, — дымовые сигналы дневного действия, ракетница с запасом красных ракет, специальные «морские» спички, не боявшиеся воды, фонарик, аптечка, плитка шоколада…
И все из‑за этой проклятой шлюпки… Перед самым погружением Иван успел дернуть ленту баллончика со сжатым воздухом, и, как только спасательный жилет с силой вытолкнул его из воды, он вцепился в пляшущую на волнах, круглую и маленькую, как тазик для купания, шлюпку. Но не так‑то просто было в нее забраться. Куртка, подбитая мехом, теплые брюки, ботинки, китель, шерстяное белье — все это успело намокнуть и сковывало движения. Шлюпка вертелась, кувыркалась, он прижимал ее подбородком, ухватившись за лямки, старался рывком лечь на борт и подтолкнуть ее под себя, но все усилия были тщетными.
Наконец летчику удалось вползти в заполненную водой шлюпку и кое‑как усесться в ней, поджав ноги.
Но ранца вместе с парашютом уже не было видно. Утонуть за такой короткий срок он не мог — вероятно, волны и ветер утащили парашют во мглу. Да, наверху, за облаками, в только что покинутом небе еще властвовал солнечный день, а здесь уже сгущались полярные сумерки, и завеса дождя усиливала их.
Иван принялся быстро грести руками, он описал широкий круг, неловко прыгая вместе со своим суденышком на волнах, но вскоре пришлось смириться с неизбежностью потери. Больше всего было жаль спичек и ракетницы; без шоколада и аптечки обойтись нетрудно, но вот как дать о себе знать в этой сгущающейся мгле?
Военный человек, привыкший к логике и последовательности действий, Соболев, следуя уставной формуле «прежде чем действовать, оцените обстановку», не пожалел лишней минуты на то, чтобы обдумать создавшееся положение. Оно отнюдь не показалось катастрофическим.
Во–первых, у него были «плавучие средства» — шлюпка и резиновый жилет, во–вторых, компас и часы — навигационные приборы, так необходимые ему как штурману и капитану резинового корыта. Было даже оружие — пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием и пилкой, предусмотрительно привязанный к поясу.
Он, по всей вероятности, находился в широком и просторном заливе, вдающемся в сушу с востока на расстояние не менее чем в двести километров. Точно определить место приводнения было трудно, но Иван был уверен, что ближе всего сейчас северный берег залива. Туда и надлежало держать путь. Тем более что, если верить метеосводке, полученной утром, его подталкивал юго–западный ветер, причем следовало плыть не прямо по ветру, а подгребать к западу, иначе его могло отнести в голомянь — открытое море.
Иван освободил стопор компаса и посмотрел на стрелку, неуверенно ищущую меридиан. Что‑то уж очень странно она металась — оказывается, он держал руку у массивного баллончика с газом. Отвел руку — стрелка успокоилась. Итак, курс намечен — в путь!
Кое‑как вычерпав воду, сделал несколько сильных гребков, подставляя ветру спину и левый бок. Волны подбрасывали суденышко и вновь наполняли шлюпку водой. Через несколько минут он снова сидел по пояс в воде, но уже не стал тратить силы и время, чтобы вычерпать воду.
Сколько отсюда до берега? Вряд ли более полусотни километров — не такое уж значительное расстояние для любой лодки, снабженной веслами или парусом, но круглая спасательная шлюпчонка была настолько неходким судном, что…
Иван настойчиво отгонял от себя тревожные мысли, сосредоточиваясь на главном — движении вперед. Какова все‑таки скорость? Судя по гребешкам на волнах, ветер был силою не менее трех или даже четырех баллов, пожалуй, ветер мог подталкивать шлюпку километра на полтора в час, да еще он сам, собственными ладонями, заменявшими весла, мог прибавить к этому километр. Получалось неплохо — почти полтора узла…
Вдруг к ударам волн о борт шлюпки, к шуму ветра и дождя прибавился какой‑то посторонний звук, он нарастал. Несомненно, это была мощная скоростная машина. Натренированный слух летчика определил высоту — не более ста метров. Неужели Крамцов? Ну, а кто еще решился бы так снизиться?
Эх, если б ракета!
Несдерживаемым душевным усилием Иван звал друга и в то же время повторял: «Уходи, уходи скорей». Он боялся, что Крамцов, пытаясь в отчаянном и бесполезном порыве обнаружить крохотную шлюпку, наткнется на прибрежную сопку или вершину острова. Собственная трагедия казалась ему сейчас слишком незначительной в сравнении с тем риском, которому подвергал себя друг.