Пришлось «вспомнить» и рассказать все, как было. И сестру Эрну пришлось назвать, которая активно помогала шпионам и ему, двоюродного брата Хейнриха, рассказать о всех своих встречах, о деньгах, о фотоаппарате «Робот», о шпионских заданиях. Выяснилось, что Кукк и Тоомла хотели подыскать благонадежных с их точки зрения людей, которые имели бы возможность взять длительный отпуск для нелегальной поездки за границу и краткосрочного обучения шпионскому ремеслу. Только пока никого не нашли. Один из предполагаемых кандидатов резко сказал им:
— Да ведь шпионов в Советском Союзе все равно поймают, разве вы не знаете этого?
Он еще пытался утверждать, что практически никаких заданий Тоомла и Кукка не выполнял, не верил в успех их дела, надеялся, что шпионы сами скоро уйдут за границу и про него никто ничего не узнает.
— Только веские, конкретные доказательства заставляли его говорить правду, — вспоминает Ляпчихин. — Но доказательств у нас уже было достаточно.
В декабре, когда весь клубок шпионских дел Тоомла, Кукка, Хамбурга и их помощников был распутан, следствие провело очные ставки. И тут проявилось звериное нутро предателей Родины — они стали злобно ругаться, валить друг на друга собственную вину, лишь бы облегчить свою участь.
Старинов, Миллер, Пупышев, Ляпчихин, Кулль, Карулаас и другие чекисты уже не удивлялись той грязи, которая захлестывала их подследственных.
Хельги Ноормаа призналась, что в надежных местах хранила шпионское снаряжение, вещмешок и черный дерматиновый портфель шпионов с пачками крупных сумм советских денег. Брат и Кукк за верную службу подарили ей золотые часы и дали 300 рублей на шелковый отрез, а другие 300 рублей она взяла из одной пачки денег просто так — на непредвиденные расходы: чувствовала себя хозяйкой шпионских ценностей.
А пакеты №№ 4, 5, 6, 7 предназначались американцами для других своих агентов, разоблаченных советской контрразведкой. За несколько дней до задержания Калью Кукк вскрыл один пакет — в нем оказалось 10 тысяч рублей. Взял себе сотню, остальное положил в портфель. В трех изъятых при задержании пакетах оказалось 45 тысяч рублей, а всего шпионы привезли 82 тысячи рублей. Только большая часть их попала не тем, кому предназначалась, а пошла в бюджет Советской страны.
Да, давно это случилось — более тридцати лет прошло. Но уроки истории столь поучительны, что не грех о ней и вспомнить. Тем более, что многие из ее персонажей живут среди нас и по сей день.
Шпион Калью Кукк, Хельги Ноормаа, Роберт Хамбург и его сестра Эрна Хамбург в феврале 1955 года предстали перед правосудием. Их дело слушалось в открытом заседании Военного трибунала Ленинградского военного округа. С учетом содеянных преступлений перед Родиной каждый получил должное. Калью Кукк — исключительную меру наказания, его прошение о помиловании осталось без удовлетворения.
Опять вспоминаются слова человека, который заявил в лицо Тоомла и Кукку, что шпионов в Советском Союзе все равно поймают. Конечно! Потому что на страже государственной безопасности Отечества стоят такие прекрасные люди, как те, о ком мы рассказали в этой повести.
Полковнику Старинову — уже под восемьдесят. В последний раз я встретил его в центре Таллинна, на узенькой средневековой улочке. Уточнил некоторые детали задержания шпионов — и удивился, как он все хорошо помнит. Он, за плечами которого такое множество других, не не менее волнующих и опасных, историй.
Запомним и мы.
ПРИВИДЕНИЯ
1
Гендрик Петрович Купер не любил опаздывать. Но в этот раз его задержали неотложные дела в районном центре, и на день рождения молодой супруги Гуннара Суйтса, своего фронтового друга, он приехал последним.
Из маленького уютного домика с мансардой, стоявшего в глубине большого сада на краю поселка, лились навстречу звуки музыки. Аккордеон гремел на полную мощь, приглашая к танцу. Казалось, еще миг — и сам домик сорвется с каменного фундамента, пустится в пляс, озорно поблескивая очками-окнами. Купер улыбнулся этой неожиданно пришедшей ему в голову мысли и по-молодецки взбежал на парадное крыльцо. У распахнутой настежь двери он угодил прямо в медвежьи объятия хозяина дома.
Посаженный на почетное место за столом, Гендрик Петрович стал разглядывать гостей, которых видел здесь впервые.
Внимание бывалого чекиста привлек сидевший напротив мужчина в хорошо сшитом черном костюме, непринужденно и остроумно направлявший общее веселье. Трудно было сказать, сколько этому человеку лет, тридцать пять или сорок пять. Его холеное лицо сияло, в голубых глазах играла лукавая усмешка, рано поседевшие густые волосы волнами обрамляли чистый высокий лоб, а маленькие, аккуратно подрезанные усики и седая бородка придавали ему импозантный вид.
Что-то очень знакомое, давнее, почудилось Гендрику Петровичу в облике этого веселого гостя, который разыгрывал роль доброго волшебника.
Хозяин дома представил их друг другу:
— Гендрик Купер… Освальд Сирель.
Не успел Гендрик Петрович и слова молвить, как к нему подсела милая моложавая приятельница хозяйки и наполнила бокал. А Сирель тотчас же произнес тост за здоровье всех присутствующих и отсутствующих ветеранов, за фронтовых братьев под мирным небом. Вся компания зааплодировала. Снова зазвучала музыка. Соседка пригласила Гендрика Петровича на вальс.
Полковник Купер давно не танцевал, но общее настроение захватило и его, а премилая партнерша нашла, что он танцует отлично. Она была улыбчива и воздушна, ее соломенно-желтые волосы рассыпались по плечам.
— Берегитесь, опасна, как Лорелея, — бросил Гендрику Петровичу Сирель.
Виртуоз-аккордеонист между тем обрушил на собравшихся каскад звонких трелей вяндраской польки, и за длинным праздничным столом никого не осталось. В первой паре выступали Освальд Сирель и сама именинница. Задорно кружась, положив руки на плечи партнеру, она почти влюбленно всматривалась в красивое, словно освещенное белозубой улыбкой лицо Освальда, пока по-медвежьи не вмешался огромный, медлительно-увалистый Гуннар, ее муж, который вдруг так же легко и весело продолжил танец, подмигнув Куперу.
Но последнее слово всегда оставалось за Освальдом. Он уже организовал «Казачок», забавно прихлопывая руками и восклицая на исковерканном русском:
— Каза-ссьек, Каза-ссьек!
Вальве — так звали моложавую блондинку, приставленную к полковнику Куперу, — была внимательна и тактична. Заметив, что Гендрик Петрович устал, она усадила его за преддиванный столик, сняла с полки альбом с фотографиями и положила перед ним «для смены впечатлений». И старый чекист, придвинув к себе этот альбом, стал перелистывать его. Но в этот момент Освальд затеял новую шумную игру, и Гендрик Петрович невольно стал следить за ним — за его смешными проделками, за живой мимикой холеного лица. И что-то вновь до боли знакомое почудилось Куперу в его облике в тот момент, когда Сирель, на мгновение задумавшись, сдвинул брови и над его переносицей пролегла глубокая сдвоенная складка.
Гендрик Петрович подвинулся: захмелевший Гуннар плюхнулся на диван рядом с ним.
— Сидишь, старина, картинки разглядываешь? — проговорил он в самое ухо полковника. — А смотри-ка, как Освальд Сирель разворачивается — о-го-го! Не находишь?
— Нахожу.
Гендрик Петрович, помня словоохотливость бывшего старшего сержанта Суйтса, не задавал ему никаких вопросов.
Все-таки как хорошо знают друг друга старые бойцы гвардейского Эстонского корпуса! От древних Великих Лук до Курляндии пролегли их нелегкие военные пути. А теперь, встречаясь, вглядываются, раздумывают. Да, конечно, постарел, пополнел, чуть-чуть обрюзг… Но это не беда! Главное, брат, как с душой твоей, с сердцем твоим — не постарели, не обрюзгли?..
Гендрику Петровичу всегда нравился Гуннар Суйтс. Медвежья повадка, медвежья и сила. А душа — добра и чиста. Подружились они еще на Урале, в дни формирования Эстонского стрелкового корпуса Красной Армии, вместе были под Великими Луками и освобождали родную Эстонию, вместе встречали Победу в лесах Курляндии. Сегодня бывший полковой разведчик командовал целым колхозным полком. Под его началом объединенный колхоз «Партизан» стал одним из самых известных своими урожаями и надоями во всей республике, а на груди бывшего старшего сержанта выше боевых наград засверкала золотая звезда Героя Социалистического Труда. Но что за человек Освальд Сирель? И почему у полковника Купера могло возникнуть навязчивое чувство, будто они с Сирелем где-то уже встречались?