«Я просто не мог тогда поверить, что это был камердинер нашего посла, — заявил он мне. — Он выглядел таким простачком, что трудно было представить, что он способен проделать всю сложную работу по фотографированию, документов». Однако этот толстый албанец с несколько желтоватым, нездоровым цветом лица, ненавидевший англичан за то, что они во время одной из перестрелок убили его отца, частенько с очередной фотопленкой направлялся по вечерам из английского посольства к заранее условленному месту, где его поджидал Мойзиш со свертком настоящих и фальшивых банкнот. Так продолжалось до тех пор, пока турки не почувствовали, что герр фон Папен знает многое об их тайных переговорах с англичанами. Сведения об этом поступили из другого источника.
Как-то раз личная секретарша Мойзиша Елизабет Капп, перебирая дипломатическую почту, прочла одно письмо из Берлина, в котором упоминалось о Цицероне. Елизабет Капп шпионила за Мойзишем для англичан и, кажется, для американцев. Над Цицероном нависла опасность разоблачения. Почувствовав это, албанец поспешно исчез из Анкары, захватив с собой полученные от немцев фальшивые банкноты. После его исчезновения англичанам стало ясно, как фон Папен узнал о плане размещения английского персонала военно-воздушных сил на аэродромах Турции. Они были поражены, когда подсчитали, сколько государственных секретов попало в руки немцев. После этого к английскому посольству в Анкаре прикомандировали нового офицера службы безопасности. Англичане приняли все меры для предотвращения подобных случаев в будущем.
«Посол должен быть очень осторожным... — так начал Пауль Леверкюн, резидент немецкой разведки в Турции, свой рассказ об этой истории, когда мы с ним сидели в греческом ресторане в Лондоне. — Я имею в виду фон Папена», — продолжал он.
Леверкюн, после войны вернувшийся к своей мирной профессии юриста, вспомнил, как фон Папен дал понять турецкому министру иностранных дел, что ему многое известно о военных соглашениях Турции с союзниками.
«Гитлер специально направил фон Папена в Анкару узнать, что думают союзники по вопросу о заключении мира», — закончил Леверкюн.
«Но Гитлер никогда не доверял фон Папену и не разрешал никому из членов его семьи выезжать за пределы Германии, — сказал мне Томас Марффи, один из венгерских дипломатов в Анкаре. — Что касается Цицерона, то, я думаю, в действительности он был турецким агентом, решившим дополнительно заработать еще на стороне».
Глава 20
СТАМБУЛ
Резидент немецкой разведки в Турции, вышеупомянутый д-р Пауль Леверкюн, был образованным юристом, с отличными, чисто немецкими манерами. Несколько лет он прожил в Америке. Он изучал мусульманские страны и во время первой мировой войны провел некоторое время в Персии. Генерал Варлимонт вспомнил о Леверкюне в 1939 году и направил его со специальной миссией в Персию. Варлимонт опасался, что генерал Вейган со своей французской армией может двинуться из Сирии через Малую Азию и овладеть русскими нефтяными источниками в Баку, откуда Германия частично получала нефть. Леверкюн выехал через Россию в Персию. Он занимал там пост немецкого консула, пока это консульство не закрыли. Через Персию проходил основной путь поставок товаров России по ленд-лизу. В начале 1940 года Леверкюн сообщил Варлимонту, что имеется реальная угроза Баку. Англичане изучали возможности нападения на этот район с моря и воздуха, а французы готовились совершить марш в Баку из Сирии. Но вскоре, однако, положение изменилось, и именно немцы начали готовить план уничтожения Баку. Немецкий агент Кюхлер, который в свое время занимался охраной румынских нефтяных источников от англичан, получил задание разработать план уничтожения русских нефтяных промыслов.
Как-то в 1942 году, выступая на одном из военных совещаний в Софии, Леверкюн обратил внимание, что за ним внимательно наблюдает адмирал Канарис. В правдивом докладе Леверкюна чувствовалось критическое отношение к ведению войны Германией. Леверкюну было приказано явиться к начальнику разведки.
«Очень живой и разговорчивый, он пренебрежительно относится ко всяким военным условностям, — так охарактеризовал Канариса Леверкюн в своих записках. — В нем чувствовалась кровь его предков. Адмирала часто лихорадило даже в разгар жаркого болгарского лета. Когда мы ехали по Софии, на нем была серая морская шинель. Канарису очень понравилась моя шляпа с широкими полями, и он, примерив, надел ее вместо своей форменной фуражки. Адмирал расспрашивал меня, кого бы я мог рекомендовать на тот или иной пост в разведке, совершенно не обращая внимания на то, что я был только в чине капитана, а интересовавшие его лица имели звания полковников и даже генералов. Это было совершенно необычным в немецких вооруженных силах».
Леверкюну пришлось еще раз лично докладывать адмиралу в Берлине. Там Канарис пригласил его пообедать вместе с ним на его вилле, где Леверкюн познакомился с обстановкой, окружавшей адмирала. Ему запомнился красочный портрет Константина Канариса, одетого в яркий костюм, с кривой саблей в руке. В клетке на жердочке сидел попугай, на специальной подставке лежала флейта. Канарис долго рассказывал Леверкюну о своих собаках таксах, что было очень странным, так как имелось много других вопросов, которые им предстояло обсудить.
Начальник абвера предложил Леверкюну отправиться в Турцию для организации разведки. Тем, кто представляет себе абвер как совершенную организацию, нужно сказать, что Леверкюн создавал разведывательную сеть в Турции, работая почти в пустой комнате громадного здания немецкого посольства в Стамбуле, не имея ни секретаря, ни даже машинистки.
Леверкюн не пытался создавать разведывательную сеть с помощью агентов-немцев. Он предпочитал использовать людей, которые находились у него под рукой в Турции: эмигрантов-австрийцев, турецких политических деятелей и представителей различных мусульманских сект, которые служили ему с большим рвением, питая ненависть к англичанам. Установив сотрудничество с турецкой разведкой, Леверкюн помог ей лучше организовать разведку против России.
«Канарис никогда не говорил со мной о мирных переговорах, — рассказывал Леверкюн. — Но несомненно, направляя меня в Стамбул, он был уверен что я не упущу малейшей возможности, которая представится мне в этом направлении. Адмирал знал, что генерал Уильям Донован, один из моих старых американских друзей, стал начальником управления стратегических служб [382] Соединенных Штатов».
После того как объем работы сильно возрос, Леверкюн попросил прислать помощника. К нему направили Эриха Вермерена, сына его старого друга д-ра Курта Вермерена. Эрих приехал в Стамбул со своей женой, урожденной графиней Плеттенберг, образованной и энергичной женщиной, с твердыми религиозными взглядами. Абвер рассчитывал, что она будет вести работу среди христианского меньшинства Турции. Ее муж, бледный и несколько флегматичный молодой человек, со своеобразным, в какой-то мере скептическим складом ума, придерживался отрицательных взглядов по отношению к национал-социализму.
Леверкюну не было известно о каких-либо попытках вести мирные переговоры в Анкаре или Стамбуле до 1943 года. Канарис во время войны дважды побывал в Турции. Один из его помощников, Гельмут фон Мольтке, в начале войны также дважды приезжал в Турцию.
— Значит, вам не приходилось передавать Джорджу Ирли какие-либо письма? — спросил я Леверкюна.
— Нет.
— Может быть, это делал Мольтке?
— В период сталинградской катастрофы я узнал о первых попытках американцев начать переговоры о мире, — ответил Леверкюн.
— От Джорджа Ирли? — спросил я.
— Да, от него. Американцы, в частности, жаловались, что им очень трудно найти общую точку зрения с немцами. Немцы никогда хорошо не отзываются об американцах. «Не могли бы вы сказать хотя бы несколько добрых слов в память какого-нибудь умершего американца?» — обратился ко мне Ирли. Я рассказал об этом послу фон Папену, и он подготовил небольшую речь для одной из наших официальных военных церемоний.