Павел выводил слово за словом, вкладывая в каждую фразу своего письма-завещания спокойствие и мужество революционера, озабоченного судьбой Родины, судьбой революции.
«Никогда в истории не обманывали так ловко и так нагло рабочий класс. Не имея силы разбить рабочий класс в открытом и честном бою, враги рабочего класса к этому делу стараются приобщить самих же рабочих. Вам говорят, что они борются с отдельными личностями, а не с Советской властью. Наглая ложь! Не верьте! Наружу вылезли все подонки общества: офицерство, разбойники, Эзис-хан, эмир бухарский.
Товарищи рабочие!
Не давайте себя в руки контрреволюции, ибо тогда будет слишком трудно и опять потребуется много жертв. Верите пример со своих братьев-оренбуржцев. Они уже два месяца бастуют, не давая ни одного паровоза, ни одного человека для преступного, кошмарного дела. Смело, дружными рядами вставайте на защиту своих интересов!
Павел закончил писать, он вложил в бумагу те мысли и слова, которые хотел лично высказать самим рабочим Мерва и Ашхабада. Луна поднялась выше, и продолговатое светлое пятно пододвинулось почти к середине комнаты. За дверью так же мерно топает часовой.
Павел погладил написанный лист ладонью. Последнее письмо. Потом взял в пальцы карандашный огрызок и на свободном месте вывел:
«Ну, товарищи, кажется, все, что нужно сказать, сказал вам. Надеюсь на вас.
Я спокойно и навсегда ухожу от вас, да не сам, а меня уводят.
Приговоренный к расстрелу П. П о л т о р а ц к и й.
21 июля 1918 г. в 12 часов НОЧИ».
Последнее слово «ночи» Павел написал большими печатными буквами.
Едва он успел передать часовому записку, как в коридоре послышался топот и пьяный говор.
— Выходи!
Павла вывели во двор и поставили к дувалу. Он не испытывал страха перед нестройным, колеблющимся рядом винтовочных дул. Ему было только до боли досадно, что погибать приходится не в бою.
До самого последнего момента взор его был устремлен вверх на переливающиеся звезды, которые нельзя расстрелять, как и само дело, ради которого он жил.
Те же звезды светились над отрядом Джангильдинова, который уже шестые сутки находился в пути…
Глава девятая
1
Эссертон налил в бокал виски, взялся за сифон, потом передумал и поднес бокал ко рту. Выпил, подцепил ложечкой кусочек льда. Виски приятно обожгло, а лед внес освежающую прохладу.
«Надо собираться, — решил полковник и, словно абрикосовую косточку, выплюнул в раскрытое окно кусочек льда. — Завтра в дорогу. Выезжаем в Ашхабад».
Дела у него, да и у всей «миссии по делам Русского Туркестана» шли хорошо. Из Ашхабада ежедневно поступали радостные вести. Караван с оружием, о котором просил граф Доррер, прибыл благополучно. Капитан Нольдинг находится в самом Ашхабаде и лично возглавил вооруженное выступление против большевиков. Особый отряд, прибывший из Ташкента, уничтожен, и сам чрезвычайный комиссар по делам Закаспийской области погиб в Кизыл-Арвате. Его труп опознали в сгоревшем здании Совета. Захватив бронепоезд, эсеровская дружина отправилась дальше по железной дороге, ликвидируя советских работников и коммунистов на всех станциях от Кизыл-Арвата до самого Красноводска. Власть Советов в Закаспии пала…
Эссертон досконально знал о положении в Русском Туркестане. Дела большевиков, козыри Ленина на этом участке обширного края Средней Азии биты! Биты!.. Советский Туркестан окружен кольцом фронтов. В Приуралье действуют отряды атамана Дутова и генерала Толстова, на севере, по бескрайним степям — в Жамбейты, Тургае и Семипалатинске — ширилось националистическое движение казахов, на северо-востоке выступили семиреченские казаки и подходят из Сибири войска адмирала Колчака, на востоке начали активную борьбу ферганские басмачи.
Кольцо фронтов медленно и верно сжимается. У большевиков не хватает продовольствия. Нет денег, чтобы расплатиться с рабочими фабрик и заводов. Недостает оружия и кончаются боеприпасы. В Ташкенте начали вручную делать патроны, отливать самодельные пули… Смешно и нелепо в наш технический век! Красный Туркестан в предсмертной агонии. Петля ловко накинута на шею Советов, и конец веревки в руках генерала Маллесона.
«Несомненно, это будет самая выдающаяся победа английской разведки в новом, двадцатом столетии! — не без гордости размышлял полковник. — Такое колоссальное приобретение! Весь центр Средней Азии в наших руках!»
Эссертон подошел к столу, на котором была разостлана карта Русского Туркестана, и, заложив руки за спину, стал не спеша, хозяйским взглядом рассматривать, оценивать горы, равнины, города, степи… Важно не прогадать! Русский Туркестан, неровно круглый, окрашенный в основном в желто-оранжевый цвет пустыни и окаймленный золотисто-коричневой полосой горных массивов, внешне чем-то напоминает огромную свежеиспеченную, слегка поджаристую туркменскую праздничную лепешку из добротной муки, на бараньем сале, с пряностями и изюмом. У полковника разгорелся аппетит. Надо спешить!
Завтра с экспертами, специалистами по Востоку, и частью штаба полковник выезжает в Ашхабад. Генерал Маллесон пока остается здесь, в Мешхеде, хотя он уже назначен Лондоном «командующим оккупационными войсками в Закаспии». Но генерал, эта старая лиса, не торопится, выжидает, чтобы взять добычу наверняка. Он, не скрывая самодовольства, сказал вчера на утреннем ленче: «Азиатская дыня хороша, когда окончательно созреет».
Эссертон постучал ногтем по карте. Она теперь в его глазах стала похожей на скороспелую круглую азиатскую дыньку, желто-оранжевую с зелеными пятнышками. Он знал, что такие дыньки созревают в начале июля. Полковник снова постучал по карте, словно по дыне. Сейчас середина июля. Ну как, созрела?
После утреннего ленча генерал пригласил к себе в кабинет Эссертона и вручил ему секретный документ:
— Последнее распоряжение правительства. Ознакомьтесь и срочно подготовьте ответ.
Лондон запрашивал «о возможности получения всего имеющегося в Закаспии запаса хлопка и перевозки его в Кашгар».
В папках полковника хранится много разнообразных данных, в том числе и экономического характера. Ребята из Восточного отдела разведуправления снабдили его всем необходимым. Взяв данные по урожайности за последние пять лет, размерам посевных площадей, Эссертон получил почти точную картину запасов пушистого «белого золота». Весьма внушительная цифра!
Хладнокровный, расчетливый полковник за этим распоряжением сразу же увидел колоссальное дело, на котором можно, и довольно ощутимо, нагреть руки.
Он поручил экспертам, и те сегодня представили ему подробные экономические выкладки о возможности в короткий срок транспортировать весь запас хлопка, учитывая, что везти придется не по железной дороге. Только для хлопка потребуется свыше семисот пятидесяти тысяч вьючных животных! А сколько еще надо лошадей и верблюдов для охраны, караванщиков, продовольствия и воды! Небывалый по размерам караван!..
И вот накануне начала такого колоссального предприятия появляются два наблюдателя-американца. Нахальные, самоуверенные. Всюду суют свой нос. И генерал, словно он не знает, чем занимается Эссертон, направляет союзничков к полковнику: «Сэр, возьмите их с собой в Ашхабад!»
Эссертон скривил губы. Конечно, генерал по-своему прав. Присутствие американцев делает «визит» в Русский Туркестан более юридически обоснованным: «Представители союзных держав знакомятся с положением дел…» Но лично ему, Эссертону, эти вездесущие, пронырливые американские наблюдатели совершенно не нужны. Полковник верил в своих подчиненных и надеялся на них. А эти американцы — просто чужие глаза и уши…
— Позвольте войти, сэр!
В дверях появился шифровальщик Уильям, пожилой, в поношенной форме, с маленьким сморщенным черепашьим лицом и острыми глазами, поблескивающими за стеклами очков.