— Мне непонятно одно, — заметил Дружинин — как же они заминировали плотину, когда она, так же как и электростанция, была взорвана нашими саперами при отступлении?
— А по-моему, тут все ясно, — ответил Воеводин. — Плотину взрывали наши саперы. Они учитывали, что рано или поздно нам же придется все это восстанавливать, поэтому и взорвали только верхнюю часть бычков, а фашисты заложили мины в уцелевшую нижнюю часть.
— Тогда позвольте еще один вопрос, — продолжал Дружинин, — как получилось, что речь все время шла о заводах, а заминированной оказалась электростанция?
— И это объясняется просто. Ведь нам не было известно ничего определенного об объекте минирования. Мы только знали, что заводы находятся под угрозой. Так оно и было в действительности. Судьба заводов, в случае если бы они были восстановлены, зависела бы от состояния питающей их электростанции. Теперь это понятно, конечно, но для этого нам пришлось размотать весьма запутанный клубок.
— Выходит, Гербст неточно выполнил приказание Циллиха?
— От него и не требовалось точного выполнения, — заявил Воеводин. — Ведь Циллих поручил ему произвести минирование по собственному усмотрению.
Когда Дружинин с Шубиным отошли немного в сторону, Варя с тревогой спросила Алексея:
— Что же ты намерен делать теперь?
— Вскрою бычки и обезврежу взрыватели мин.
— Это опасно?
— Как тебе сказать...
Варя нахмурилась и строго прервала его:
— Только говори всю правду! Я хочу знать, опасно ли это.
— Опасно.
— Мина ведь должна взорваться, кажется, сегодня? Можно ли трогать ее в такой момент?
— Она может взорваться и через три месяца.
— Ты не отвечаешь на мой вопрос, Алексей. Разрешается проводить разминирование в такой критический момент?
— Видишь ли...
— Ты же всегда говорил мне правду, — снова перебила его Варя. — Разрешается ли разминирование?
— Не разрешается.
— И ты будешь разминировать ее сам?
— А кто же? — удивился Алексей. — Кому я доверю это дело? И как ты можешь спрашивать меня об этом?
— Не кричи на меня, — еле сдерживая слезы, прошептала Варя. — Я твоя жена и хочу знать, на что ты идешь.
Между тем саперы обнаружили в нижней части бычков плотины неоднородность кладки. Прослушивание подозрительных участков пьезостетоскопом не дало никаких результатов, и Воеводин приказал осторожно проделать брешь.
Лишь спустя час во всех шести бычках удалось разобрать заделку. Когда все приготовления были закончены, Воеводин пробрался к первому бычку. В углублении его лежала мина замедленного действия. Она была заключена в деревянный ящик. Он протянул к нему руки, но взял не сразу. Одного прикосновения могло оказаться достаточно, чтобы все мгновенно взлетело на воздух.
Конечно, было страшно. Но разве мог Воеводин допустить взрыв плотины, не попытавшись спасти ее? Разве он мог допустить, чтобы город снова погрузился во тьму, как в мрачные дни фашистской оккупации, чтобы остановились уже начавшие действовать предприятия и затормозилось восстановление краснорудских заводов?..
Собрав все свое мужество, с затаенным дыханием Воеводин осторожно приподнял ящик. Руки его дрожали, и он ничего не мог с этим поделать. Челюсти сами собой стиснулись, на скулах вздулись мускулы. Во рту пересохло. Он опирался правым коленом о край выемки, проделанной в кладке бычка, левую ногу держал на выступе, почти у самой воды. Река, переливаясь через плотину, шумела за спиной, обдавая холодными брызгами.
Мина была теперь у него в руках, груз тянул его вниз, а Алексею нужно было сделать движение на себя, чтобы вытащить мину из ниши. Дорога была каждая минута, но он будто окаменел от напряжения...
По заранее обдуманному плану, нужно было опустить мину на плотик, привязанный у основания бычка, и пустить его вниз по течению, чтобы саперы затем расстреляли мину из винтовок вдали от гидроэлектростанции.
Желтый ящик, который Воеводин держал в руках, был плотно закупорен, но майору казалось, что он отчетливо видит цилиндрический корпус взрывателя с завинченной до отказа крышкой, раздавившей ампулу с кислотой. Едкая жидкость, в течение трех лет разъедавшая металлический стержень, вот-вот должна была завершить свою долгую работу. Боевая пружина взрывателя расправит тогда стальные суставы, готовясь вонзить жало ударника в капсюль-воспламенитель...
Часы или секунды остались до взрыва — узнать невозможно. Ясно одно: время до этого рокового мгновения сокращалось с каждым ударом сердца, бившегося все учащеннее.
Сделав над собой усилие, Воеводин стал медленно поворачиваться всем корпусом. Будто сведенные судорогой, окостеневшие руки его, описав дугу, медленно вынесли мину из ниши. Теперь нужно было осторожно снять колено с упора и, выпрямив ногу, поставить ее на самый нижний выступ бычка.
То, что так легко проделал бы Воеводин без мины, казалось теперь почти неосуществимым. Тяжелая ноша все сильнее тянула вниз, нарушая равновесие. Скользили намокшие подошвы сапог. Рябило в глазах от быстро текущей воды. Хотелось разжать руки и бросить мину в воду, но майор, стиснув зубы, предельным напряжением воли подавил минутную слабость.
Плотно прижавшись боком к стенке бычка, Воеводин медленно сполз вниз. Вскоре он уже сидел на корточках, и мина была теперь у самой воды. Не разжимая рук, майор осторожно опустил ее на плотик и тогда только перевел дыхание и рукавом гимнастерки вытер со лба холодный пот...
Остальные мины Воеводин извлекал уже спокойнее. Движения его стали решительнее, точнее. И хотя, поскользнувшись, он чуть было не упал в воду с третьей миной, уверенность в окончательной победе уже не покидала его. Только после того, как все было сделано, он почувствовал вдруг, что колени его подгибаются, а руки трясутся мелкой, противной дрожью.
После он вспомнил: первой к нему подбежала Варя, но что говорила, что он отвечал ей, не осталось в памяти.
...На другой день Дружинин пригласил к себе Хмелева и сообщил ему, что нашлась наконец злополучная мина. Старый мастер вздохнул облегченно и спросил:
— А как же документ немецкий с моей подписью? Нашли вы его, Владимир Александрович?
— Э, да черт с ним, с этим документом! — небрежно махнул рукой Дружинин. — Не нашли мы документа. Да, видно, и не клали его туда немцы, а хотели только запугать вас. Надеялись, что страх заставит вас оберегать их тайну. Ничего не вышло, однако. Дух советский победил в вас этот страх! — И он крепко пожал руку старому кузнецу.
«MADE IN...»
— Вы понимаете, что вы говорите? — сердито смотрит на старшину Костенко майор Васин. — Как мог Чукреев подорваться? На чем?
— На чем он подорвался — этого я не знаю, товарищ майор, — хмуро отвечает старшина. — Но факт остается фактом — ефрейтор Чукреев действительно подорвался. Взрыв все слышали, а я собственными глазами видел воронку и... тело...
— Но на чем же все-таки, черт побери? — уже ни к кому не обращаясь, повторяет майор Васин.
А спустя полчаса тот же вопрос задает ему начальник полигона подполковник Загорский.
— Может быть, ваши саперы проводили там занятия и случайно оставили какую-нибудь мину? — строго спрашивает он.
— Ну как это — мину забыть, товарищ подполковник? Да ведь за это... И потом, кто же проводит занятия с боевыми минами? А взрыв этот вы слышали? Разве рвутся так мины? Я в армии не первый год, не то что по звуку — по запаху вам определю, что взорвалось: гремучая ртуть, азид свинца, тротил, мелинит или даже динитронафталин...
— Что вы мне читаете лекцию по подрывному делу! — раздраженно прерывает майора подполковник. — Вы мне лучше скажите, как это могло произойти? Ваш ефрейтор взорвался ведь на пустом месте, в километре от пусковых установок и стендов, почти в трех километрах от лаборатории и складов. Там не могло быть ничего такого... А не мог он сам притащить туда что-нибудь?