Эдмонд стал объяснять полицейским, что это медицинский аппарат, который он сам собрал, потому что готовых нигде купить невозможно. Сказал, что у него, мол, невралгия и он облучает себя этим аппаратом, ибо пользоваться услугами частного врача слишком дорого. Показал справку о болезни — Эдмонд действительно был нездоров. Полицейские заявили, что все равно обязаны арестовать его за незаконное хранение коротковолнового аппарата. Они забрали с собой передатчик и увели Эдмонда.
Рассказ Ольги Хамель об аресте мужа чрезвычайно обеспокоил меня: это могло нам дорого обойтись. Успокоив взволнованную женщину, я велел ей в случае вызова на допрос отрицать все.
Прошли сутки, вторые. Эдмонд не возвращался, но и Ольгу в полицию для дачи каких-либо показаний не вызывали. На третий день наконец ее мужа отпустили домой. На допросе в полицейском управлении Эдмонд держался стойко и сумел убедительно разыграть свою роль. Очень помогла врачебная справка, а также то, что в полусобранном виде передатчик, вмонтированный в корпус высокочастотного облучателя, был копией медицинского аппарата. Радиоэксперты, привлеченные полицией, признали, что самодельный аппарат Эдмонда действительно скорее похож на осциллятор, нежели на коротковолновый передатчик. Заключение специалистов склонило чашу весов в пользу Хамеля.
При допросе Эдмонд понял, что обыск в доме имел цель найти запрещенные книги, а не подпольную рацию. Дело в том, что накануне женевская полиция схватила брата Эдмонда Хамеля, перевозившего на нелегальную квартиру социалистическую литературу. Этот человек не имел никакого отношения к нашей группе, а Эдмонд, в свою очередь, не занимался подпольной партийной деятельностью. Однако арест брата сразу же повлек за собой обыск в доме Хамелей.
Очевидно, к тому времени швейцарские пеленгаторные установки еще не засекли наших радиостанций в Женеве. Таких установок вообще было мало, и использовались они в основном для слежения за немецкими военными самолетами, когда те вторгались в воздушное пространство Швейцарии.
Такое предположение немного успокаивало, но само происшествие с Эдмондом накладывало на него подозрение полиции на неопределенно долгое время.
Хотя на допросе он сумел доказать, что не занимался нелегальными радиопередачами, дело было передано на дальнейшее рассмотрение в военный суд. К счастью, материалы предварительного следствия и вещественная улика передатчик в полусобранном виде пролежали там по каким-то причинам около полугода. Эдмонда не беспокоили. Но в конце мая 1943 года он неожиданно получил повестку в суд.
За три дня до процесса я велел Эдмонду прекратить передачи в эфир и как следует спрятать рацию, на которой он периодически работал. Состоявшееся 1 июня заседание военного суда не усмотрело особого криминала в деле Хамеля. Приговор был, на удивление, мягкий. В нем говорилось: за незаконное хранение медицинского коротковолнового аппарата приговорить швейцарского подданного такого-то к десяти дням тюремного заключения условно.
ОШИБКА РОЗЫ
Роза (Маргарита Болли) была самым молодым членом нашей группы: в декабре 1942 года ей исполнилось двадцать три года. При таких положительных ее качествах, как твердость характера, замкнутость, преданность нашему делу, Розе не хватало осторожности и наблюдательности, что вырабатывается в подпольщике исподволь, в течение многих лет.
Привлекая к работе эту девушку, выросшую в семье старого интернационалиста, мы надеялись, что со временем она станет хорошим бойцом подпольного фронта. Задатки для этого у нее были. Чтобы проверить, обучить правилам конспирации и радиоделу нового сотрудника, понадобилось несколько месяцев. С осени 1942 года, как я уже говорил, Роза самостоятельно работала на связи с Центром.
Я или Лена навещали Розу обычно днем или вечером. Это было естественно. Соседи по дому могли принять нас с женой за преподавателей французского языка или ее родственников. Полное же затворничество девушки-студентки могло вызвать излишнее любопытство.
Работала Роза неплохо: своевременно выходила на связь в эфир, точно отстукивала ключом текст, была дисциплинированна и аккуратна при выполнении обязанностей курьера. Ни я, ни товарищи не замечали за ней нарушений конспиративных правил. И все-таки случилось самое худшее.
Роза познакомилась в парикмахерской с неким Гансом Петерсом. Это был молодой, красивый немец, давно проживающий в Швейцарии. По-видимому, он был искусным соблазнителем, этот парикмахер, и приложил много стараний, чтобы увлечь девушку. Немец внушил Розе, что он-де член подпольной группы Сопротивления, антифашист, даже коммунист. Именно так позднее заявляла нашим сотрудникам сама Роза, когда у нас начались провалы и мы в числе других лиц заподозрили ее возлюбленного.
Житейская неопытность, неумение распознать коварные методы врага сыграли роковую роль. Девушка доверилась словам понравившегося ей парня, забыла о том, что нужно быть каждую минуту начеку, влюбилась и потеряла над собой контроль. И самое досадное, Роза ни мне, ни моей жене не сказала, что у нее появился новый знакомый.
После войны из документов гестапо стало известно, что парикмахер Ганс Петерс, проживавший в Женеве, по улице Картера, 12, являлся членом полулегальной национал-социалистской организации, созданной в Швейцарии в 30-х годах, и состоял на негласной службе в гестапо. У него был тесный контакт с сотрудником германского консульства в Женеве Германом Гензелером (он же Ханслер), от которого парикмахер регулярно получал деньги. Сам Гензелер был также агентом немецкой секретной службы.
Спустя некоторое время после знакомства с Петерсом Роза пригласила его к себе домой. У них возникли близкие отношения. Этот молодчик, видимо, ловко вел игру: в конце концов Роза ему поверила. Ночи они проводили либо в доме у Петерса, либо у Розы. Так немецкий агент проник в одну из наших конспиративных радиоквартир. Легко представить, как торжествовало гестаповское начальство, когда Петерс сообщил им о своей удаче!
В этой связи необходимо сказать несколько слов о деятельности так называемой зондеркоманды «Красная капелла» — гиммлеровском контрразведывательном центре, который специально занимался поиском и раскрытием советских разведчиков в Европе.
Кодовое название «Красная капелла» нацисты присвоили советским разведывательным группам в Европе, чьи передатчики были запеленгованы со времени начала войны против СССР. В конце 1941 года агентуре абвера, СД и гестапо удалось обнаружить и арестовать людей нашего Центра в Бельгии и Голландии, а спустя год — в самой столице рейха. Но и после крупных провалов в Голландии, Бельгии и Берлине советские разведчики в Европе продолжали борьбу. Германская служба радиоперехвата доносила, что засеченные во Франции и Швейцарии нелегальные передатчики по-прежнему ведут интенсивный радиодиалог с Москвой. Для борьбы с группами советских разведчиков по личному приказу Гиммлера и была создана зондеркоманда, укомплектованная из опытных работников тайной полиции. Она работала в тесном сотрудничестве с радиоконтрразведкой абвера и имперской службой безопасности.
Архивные материалы, протоколы послевоенных допросов сотрудников этой организации проливают свет на деятельность зондеркоманды. Ее работу подробно описывает в своей книге знаток гитлеровской контрразведки В. Ф. Флике, о котором я уже упоминал.
Летом 1942 года зондеркоманда прибыла в Париж. Ее оперативный штаб разместился сначала в здании немецкой службы безопасности (СД) по улице Соссэ, потом перекочевал в отдельное помещение на бульваре Курсель.
Позже зондеркоманда «Красная капелла» стала называться «Коммандо Панвица» — по имени гауптштурмфюрера СС Гейнца Панвица, опытного криминалиста из пражского управления гестапо. Он возглавил работу спецгруппы с лета 1943 года.
В Париже агенты «Коммандо» занялись розыском советской разведывательной организации, чья радиосвязь с Москвой находилась более года под наблюдением пеленгаторных установок абвера. Часть агентов была направлена в неоккупированную зону Франции, где, по предположениям гестаповского начальства, укрылись руководитель и другие члены бельгийско-голландской группы, сумевшие избежать облавы в 1941 году.