Когда Гитлер несколько оправился от своей неудачи в Андае, он при свидании с Муссолини сказал: «Я лучше дам себе вырвать четыре зуба, чем снова пройти через это».
Затем фюрер послал в Мадрид Канариса (кто мог быть лучше?!) на переговоры с Франко с целью снова попытаться убедить его вступить в войну и разрешить немецким войскам пройти через Испанию, чтобы атаковать Гибралтар. Канарис встретился с испанским диктатором и начальником испанской военной разведки генералом Вигоном. Суньер не присутствовал на этой встрече.
«Канарис и позднее не раз пытался предотвратить интервенцию в Испании, — писал доктор Абсхаген. — Он предполагал, что вряд ли Франко пойдет на уступки, когда положение Германии еще больше ухудшится». Но кто мог достовернее адмирала и его друга генерала Вигона, с которым Канарис вел игру в открытую, сообщить Франко об ухудшении положения Германии?!
«Вероятно, Гитлеру никогда не приходило, в голову, — замечает Абсхаген, — что кто-нибудь из его офицеров будет противодействовать ему, если он решится на интервенцию в Испании».
Канарис был очень осторожен в своих сообщениях. Его адъютант полковник Енке говорил мне, что адмирал решил обсудить с генералом Мартинецем Кампосом, начальником испанского генерального штаба, действительное положение Германии и интересы Испании. Начальник абвера счел необходимым посоветовать испанским политикам не вступать в войну и твердо защищать свой нейтралитет.
«Просите у фюрера 15-дюймовые орудия». Я могу легко представить себе, что Канарис дал этот совет Вигону или Франко в то время, когда Гибралтар был для Германии самой соблазнительной целью и когда ее давление на Испанию сильно возросло.
Теперь эта история, несомненно, удивит лорда Темплевуда, английского посла в Мадриде, который тогда был очень обеспокоен частыми визитами адмирала Канариса в Испанию. Я ясно вижу кривую улыбку на лице генерала Масон-Макфарлейна, сменившего лорда Горта на посту коменданта Гибралтара и немного знавшего Канариса. Он работал раньше военным атташе в Берлине.
В тот период в Испании англичане и немцы внимательно следили друг за другом. Последние наблюдали за движением флота из Альхесираса и Линеа, а также за передвижением испанских войск вблизи Пиренеев и Гибралтара, чтобы определить намерения и опасения Франко. Шла большая игра. Абвер не обнаруживал никаких признаков концентрации испанских войск против Гибралтара, но отметил их движение к Пиренеям у границы с Францией.
Таким образом, непосредственная опасность миновала, и фюрер отказался от своей цели — удара на юг, который мог бы распространиться и на Средний Восток через Марокко и Иран, если бы он принял решение взять Советскую Армию в клещи.
Но какое-то время секретная дипломатия Канариса оставалась незамеченной в канцелярии рейха. Однако испанский генерал Муньос Гранде, командир «голубой дивизии», сражавшейся на стороне Гитлера на русском фронте, открыто заявил, что именно начальник абвера убедил Франко не вступать в войну на стороне Германии. Заявление Гранде дошло до ушей гестапо, о чем группенфюрер СС Хуппенкотен в своем пространном докладе сообщил Гиммлеру. Молчание генерала Франко в какой-то степени лишило веса это обвинение, но подозрения все же остались.
Канарис свободно ездил в Испанию до конца 1943 года, когда Франко под давлением Англии (по неизвестным мне причинам) не лишил его этой возможности. Риббентроп и Гиммлер в то время создали за границей две самостоятельные разведывательные организации, которые затмили и частично поглотили абвер и усилили борьбу против союзников (союзники не могли теперь определенно сказать, какая же из этих организаций действовала против них в каждом конкретном случае).
Адмирал Канарис поддерживал связь не только с главой испанского правительства, но и со своим старым другом доном Даниелем де Араосом бароном де Сакрелирио, крупным судовладельцем, офицером испанского военно-морского флота в отставке. Баронесса де Сакрелирио была известна в Мадриде своими проанглийскими настроениями, и Канарис включил баронессу и ее мужа в число своих личных агентов. Дон Даниель был хорошо знаком с английским военно-морским атташе в Мадриде. В случае задержки его судов англичанами (а это бывало довольно часто), он надевал мундир морского офицера и торжественно отправлялся в английское посольство. Дону Даниелю англичане давали гораздо больше поблажек, чем кому-либо из его соотечественников. Этим открыто возмущались многие испанцы.
«Почему дону Даниелю, другу начальника немецкой разведки, — спрашивали они, — оказывается большее предпочтение, чем другим?» И это была новая загадка для гестапо.
Я, конечно, раскрыл в Испании и Португалии не все каналы, через которые Канарис мог поддерживать связь с англичанами. Недавно от одного офицера английской разведки, находившегося во время войны в Танжере, я узнал о другой линии связи. Немец Отто Крюгер, офицер абвера в Танжере, в 1943 году уехавший в Англию, заявил после войны, что адмирал связывался с англичанами и через остров Мальорка. Крюгер не так давно умер. А звено связи на Мальорке, возможно, существует до сих пор.
Таким образом, адмирал продолжал посещать Испанию, и о каждом его визите сообщалось в английское посольство. Лорд Темплевуд знал Канариса только как начальника абвера, агенты которого пытались установить микрофон в его телефоне в посольстве и подослать к нему женщину-агента в качестве служанки. Для самого же Канариса эти поездки были своего рода отдыхом от общества маньяков в Берлине. Многие его замыслы в отношениях с Лондоном и Анкарой не увенчались успехом, но в Испании он добился весьма существенного: спас страну от длительной пытки.
Глава 14
НА БАЛКАНАХ
Если Канарис сумел расстроить планы Гитлера в Испании, где Германия рассчитывала на большие преимущества после захвата Гибралтара, то, мне кажется, он мог проводить подобную политику и где-нибудь еще, например на Балканах, где интересы Германии не учитывались в достаточной степени Болгарией, и в Венгрии, лежавшей, к своему несчастью, на путях в Европу. Но проводил ли адмирал действительно свою особую политику по отношению к этим странам?
Я вспоминаю изумленные лица некоторых его подчиненных, глубоко уважавших своего начальника, когда я высказал предположение, что Канарис проводил свою «большую политику», используя средства, которыми он располагал. Они сочли это предположение ужасным и не допускали мысли, что Канарис в военное время мог проводить какую-то другую линию, отличную от политики германского правительства.
Болгарский царь Борис, с которым начальник абвера был близко знаком, находился приблизительно в таком же положении, как и генерал Франко на другом конце Европы.
Гитлер в это время думал о том, как покончить с ненадежным нейтралитетом Балкан и нанести сокрушительный удар по России. Он приказал Кейтелю разработать план штабных учений центральной группы армий, предусматривающих нападение на Россию. 18 декабря 1940 года фюрер потребовал ускорения детальной разработки «плана Барбаросса» — плана нападения на Советскую Россию. Одновременно он пригласил в Берлин болгарского царя Бориса и направил немецкие войска в Румынию.
Гитлер хотел привлечь Болгарию на свою сторону не столько из-за ее естественных богатств, сколько из-за важности ее стратегического положения. Царь Борис занимался лингвистикой, а также ботаникой и энтомологией. Он находился под влиянием двух советников — своего старого друга Вильгельма Канариса и Джорджа Ирли, американского посла в Софии, личного представителя Рузвельта на Балканах. Ирли, бывший губернатор штата Пенсильвания, выдвигавший одно время свою кандидатуру от демократической партии на пост президента, был верным сторонником Рузвельта, который, став президентом, не забыл его. Он назначил Ирли сначала послом США в Вене, а затем в Софии, где, как надеялся президент, его дружба с царем Борисом поможет удержать Болгарию вне войны.
Гитлеру пришлось бороться с влиянием этих тайных советников царя, когда он в Берхтесгадене заявил Борису, что Болгария должна стать союзником Германии. На стороне фюрера был прогермански настроенный болгарский генеральный штаб и страх, который Болгария всегда испытывала перед Турцией.