Все шло, как было задумано. Но в момент приземления Инге потеряла чемодан, в который была вмонтирована рация. Отыскать его ночью она не смогла, а ждать рассвета было рискованно. Франц же не знал, что произошло с попутчицей: его парашют отнесло далеко в сторону.

Так Инге осталась без связи с Центром. Правда, разведчица могла известить о себе почтой через Швейцарию с помощью хозяев явочных квартир. Воспользоваться этой резервной связью разрешалось только в том случае, если по какой-то причине откажет радиопередатчик. Прибыв во Фрейбург на квартиру Мюллеров, Инге назвала Гансу пароль, передав привет «от старой тети» (под «тетей» подразумевалась Анна Мюллер — сестра Ганса).

При неисправности рации Инге, по указанию Центра, должна была попросить Ганса сообщить «старой тете» письмом о своем прибытии, вписав симпатическими чернилами нужное дополнение. А чтобы «тетя» поняла, что в письме есть невидимая приписка, следовало поставить на полях крестик. Однако, поразмыслив, Ганс и Инге решили не прибегать к этому методу, опасаясь, что видавшая виды германская цензура раскроет нехитрую тайну. Ганс просто послал открытку сестре, в которой написал, что к ним приехала Инге, она передает ей привет и сообщает, что где-то в дороге потеряла чемодан. Ганс надеялся, что сестра догадается о подлинном смысле «дорожного приключения» и известит Центр.

Прожив несколько дней у Мюллеров, Инге отправилась в Мюнхен к Микки. В первом же письме Микки сообщила Джиму, что ее навестила Инге, но у нее «потерялся весь багаж и она ждет, чтобы ей выслали одежду и обувь».

Оба письма дошли по назначению. Анна Мюллер получила сообщение от брата, Джим — от Микки. Центр тотчас же узнал о случившемся, понял, что произошло, и принял меры.

Спустя примерно месяц наш лозаннский радист принял такую радиограмму:

Одновременно Центр дал распоряжение Францу, который уже держал связь в эфире, передать девушке запасную рацию. Перевезти во Фрейбург чемодан с аппаратурой поручили Кларе Шаббель, хозяйке квартиры, где укрывался Франц. Микки известила, что Инге готова поехать за своим потерянным багажом.

Операция продолжалась. В конце апреля Инге должна была забрать у Ганса чемодан с рацией и вернуться к Микки. Все мелочи, казалось, были учтены, ничто не предвещало осложнений.

Однако в июне Джим получил от Микки встревоженное письмо: Инге уехала от нее в середине апреля, обещала вернуться в Мюнхен к середине мая, но ее до сих пор нет. Микки очень обеспокоена. Действительно, столь продолжительное отсутствие Инге было непонятным. Джим, сообщив об этом в Центр, получил разрешение съездить в Базель и узнать у Анны Мюллер, что слышно от Ганса. Возможно, Инге живет у него?

Джим навещал Анну только в тех случаях, когда без ее помощи нельзя было выполнить задание Центра. Всякий раз при этом Директор давал особое разрешение: паспортная группа в Базеле оберегалась самым тщательным образом. Обычно Джим приезжал к Анне вечером, когда уже темнело. Предварительно он звонил по телефону и старался не засиживаться у нее долго, чтобы успеть на последний обратный поезд. Он никогда не оставался ночевать в гостинице, поскольку ночь для него была, если можно так выразиться, рабочим днем: это время предназначалось для радиопередач.

И в этот раз он, как обычно, позвонил Анне из Лозанны. Телефон молчал. Джим все-таки решил отправиться в Базель. Его охватило беспокойство: может быть, с Анной что-то случилось? Как-никак ей шестьдесят три года. Последний раз они виделись в апреле. Но тогда фрау Мюллер выглядела вполне здоровой и не жаловалась на недомогание. Она вообще никогда ни на что не жаловалась и ни о чем не просила. Даже когда у нее, судя по всему, не было денег. Стойкая, волевая женщина.

В Базеле Джим еще раз позвонил из автомата. Анна не сняла трубку. Строя догадки, Джим пошел по Рейнштрассе к дому номер 125. Привычная осторожность заставила его неторопливо послоняться по улице. Он гулял, поглядывая на окна квартиры Мюллер. Условных знаков опасности не было выставлено. Никаких подозрительных субъектов на улице Джим не заметил. Видимо, слежки нет. Многие окна дома были распахнуты — июльский вечер был душным. Черные, без света, затворенные окна Анны подтверждали: хозяйки нет дома.

Джим обошел дом, поднялся на лестничную площадку второго этажа. За дверью квартиры Анны стояла мертвая тишина.

Все-таки, может, Мюллер лежит в постели и ей так плохо, что она не в состоянии подойти к телефону? Одинокая старая женщина — ни детей, ни родственников в этом городе…

Джим нажал кнопку звонка, потом — еще раз, долго не отнимал пальца. Конечно, ее нет дома. Очень просто — нет дома. Куда-нибудь ушла, уехала. Что тут особенного? Каждый из нас уходит, уезжает… Но ведь она ничего не говорила о том, что собирается куда-то поехать. Или она заболела и ее отвезли в больницу?..

Джим вышел на улицу, повернул к вокзалу. Шагал не спеша — нужно было подумать. Если Анна в больнице, как узнать — в какой? Расспрашивать соседей рискованно. Знакомые? Отпадает. Анна живет очень замкнуто. И родственников совсем нет. Кроме Генриха Мюллера (Ганса). Да, но он в Германии…

И тут Джим вспомнил: Анна зимой ездила к брату во Фрейбург. Она сама рассказывала. Тяжело заболела невестка, жена Генриха. Анна выхлопотала германскую визу и приехала. К тому времени Лина, правда, уже выписалась из больницы, но со здоровьем было еще плохо, и Анна взяла на себя хлопоты по хозяйству. В Базель она вернулась в середине февраля. А потом вскоре Джим ее навестил. Может, невестка опять заболела и Анна поехала помочь?

Ночью Джим отправил из Лозанны радиограмму Директору, сообщив, что не застал Анны дома и высказал свои предположения. Решено было немного переждать, а потом опять попробовать связаться с Мюллер.

Никаких вестей не было и от Микки, что также беспокоило Джима. Последнее письмо от нее пришло в июне. Он сразу же ответил. Возможно, Микки еще не получила его письма? До конца 1942 года они переписывались, пользуясь обычной почтовой связью, но потом это стало невозможно: Микки и ее семье запретили какие-либо сношения с заграницей, поскольку Микки теперь работала в военном учреждении. Тогда они нашли другой путь. В Берне жила давняя подруга матери Микки, у нее снимала комнату немка, служившая в германском посольстве. С ее помощью наладили дальнейшую переписку. Письма перевозил дипломатический курьер посольства, приятель немки.

Наконец 1 августа Джим получил от Микки письмо. Но это было странное письмо. Пришло оно не обычным условленным путем, через бернскую подругу Миккиной матери, а по почте. Настораживало, что письмо было анонимным: напечатано на машинке, без подписи. И что еще хуже — на конверте стояли настоящее имя и лозаннский адрес Джима.

В письме сообщалось, что по-прежнему нет никаких новостей от Инге. Она уехала куда-то на север Германии, якобы к родственникам, оставив Микки деньги на покупку разных предметов женского туалета, но так и не заехала за этими вещами, исчезла.

Письмо вызвало тревожные мысли. Закралось сомнение, что его писала не Микки. Но если не Микки — кто же? Кто, кроме нее, знал об Инге?

Спустя несколько дней, когда Джим позвонил в Берн подруге Миккиной матери, та радостным голосом сказала, что получила через курьера весточку от Циммерман-старшей, которая пишет, что у них все живы-здоровы. Письмо было датировано концом июля. Это немного успокоило Джима. Его страхи за судьбу Микки рассеялись. Но через неделю он принял радиограмму, которая разбила все его надежды: